Как только Благовидов опустился рядом, Петр Андреевич поднялся из-за стола, с громким выстрелом откупорил бутылку шампанского, сначала налил женщинам — хозяйке, Тамаре, Лене, потом мужчинам:

— Итак, дорогие мои, как говорится, нашего офицерского корпусу прибыло, появился в нем лейтенант Зимин Александр Петрович. — Выпрямился, поднял искрящийся фужер. — За начало пути, Саня, за офицерскую службу твою, за то, чтобы ты пошел дальше отца!

— Постараюсь, папа.

Тася со вздохом посмотрела на сына, медленно провела под глазами пальцем — откуда-то непрошеная слезинка вдруг появилась...

Все принялись закусывать. Выпив, лейтенант Бабкин отодвинул фужер в сторону — сегодня ему отправлять ночные наряды.

— Может, ты словечко какое скажешь, мать? — спросил Петр Андреевич.

— Что сказать матери? — Тася поднялась, покачала головой. — У каждой матери одно на уме...

А что у каждой матери на уме, сказать не успела, — задребезжал зуммер телефона, «запела коза», как говорят на заставе. Все, кто сидел за праздничным столом, услышали в трубке голос дежурного:

— Товарищ майор, на правом фланге...

Боевая тревога — вот что обозначало это в переводе на более понятный язык.

Бабкин торопливо проглотил закуску, выскочил из-за стола, крикнул жене:

— Посиди здесь, Тамара!

Зимин приказал дежурному:

— Тревожную группу — к месту происшествия, заставу поднять в ружье! — Надел на ходу ремень с пистолетом, фуражку, невесело усмехнулся: — Ничего, сынок, мы еще отпразднуем, обмоем твои погоны!

Поспешно ушел и старшина Благовидов, уж не побежит и по тревоге — это было известно всем: Ивана Никитича давно уже одолевала одышка, не очень-то слушались ноги, — староват стал для такого дела. Но разве может закоренелый пограничник прохлаждаться за столом, пусть даже праздничным, если на заставе объявлена боевая тревога? Пока не вернутся солдаты, старшина будет сидеть возле дежурного, будет поглядывать на приборы, прислушиваться к телефонным переговорам, готовый в любой момент, если дежурный замешкается или растеряется, прийти к нему на помощь...

И об этом тоже знали все, кто остался сейчас за праздничным столом, — жены офицеров Тася и Тамара, родившиеся на заставе Лена и Санька. Хорошо знали они также и о том, что после тревоги вернутся люди на заставу никак не раньше чем через два часа, и только тогда может продолжиться этот прерванный семейный праздник.

Когда объявлена тревога, все делается молниеносно, и счет времени ведется на секунды. Надолго ли задержался начальник заставы, пока надевал ремень с пистолетом и бежал каких-то полтора десятка метров от квартиры до комнаты дежурного, но тревожная группа — сержант с собакой на поводке, два солдата и лейтенант Бабкин — уже мчалась по тропе вдоль контрольно-следовой полосы; у крыльца заставы нетерпеливо постукивал мотор «уазика», в тесный кузов машины один за одним втискивались вооруженные пограничники. И слышалось лишь одно отрывистое:

— Быстро, быстро!

Зимин забежал в дежурку:

— В отряд доложили?

— Только что, — ответил старшина.

И вот уже машина, до отказа наполненная солдатами, подпрыгивая на ухабистой дороге, бешено летела к рубежу прикрытия, навстречу неяркому заходящему солнцу. И только звуков было: гудел мотор и что-то чуть слышно позвякивало в машине. Напряженно молчали пограничники, молча и сосредоточенно смотрел вперед начальник заставы. Зимин даже не поторапливал шофера — тот хорошо знал свое дело и выжимал из машины все, на что она способна.

Вот и участок... Зимин легонько стукнул шофера по плечу:

— Стоп!

Один за одним посыпались из кузова солдаты. Их оказалось больше десятка — и как только поместились они в крохотном кузове «уазика»?

Команды начальника заставы были немногословными — всё давно отработано, надо лишь указать направления.

— Овечкин, в лощину у Черной скалы!

— Есть! За мной, — коротко бросил сержант Овечкин, и трое солдат из его отделения устремились за ним, исчезли в густом кустарнике.

— Коростылев, остаетесь здесь, перехватываете лесную дорогу и держите под наблюдением шоссе. Группа сержанта Барвенко — за мной!

Зимин, как и полагается начальнику заставы, помчался со своей группой к наиболее ответственному участку. По-спортивному легкий на ногу, привычно прижимая рукой кобуру с пистолетом к бедру, он легко бежал впереди, и солдаты, любой из которых был в два с лишним раза моложе его, едва поспевали за ним.

Так вот все двадцать пять лет службы на границе представители многих поколений солдат и сержантов едва поспевали за ним. Глядя со стороны, можно было подумать, что бежит не сорокавосьмилетний майор, а молоденький лейтенант. Казалось, ни сердце, ни мускулы, ни легкие его не знают утомления. Да, так казалось по крайней мере солдатам-первогодкам, тяжело топавшим за ним.

Но Зимину этого не казалось.

Когда до нужной точки оставалось бежать каких-то пятьдесят метров, майор Зимин сначала почувствовал легкое головокружение. Подумал успокоительно: ничего, пройдет — такое с ним бывало и раньше. Пройдет, надо только дышать носом. Но головокружение не проходило, в ногах появилась тяжесть, тревожная, незнакомая. Он стал мысленно подбадривать себя: поднажми, Андреич, не раскисай, старина, уже близко... И тут подкосились ноги — вот этого раньше с ним не бывало. Он опустился на камень-валун. В голове пронеслось тревожное: «Все, брат, отбегался...» Откуда-то, нет, не издалека, а из глубины, будто из-под земли, донесся встревоженный голос сержанта Барвенко:

— Что с вами, товарищ майор?

У Зимина хватило силы лишь на то, чтобы вяло махнуть рукой — в ту сторону, куда следовало бежать, и сказать хрипло:

— Выполняйте задачу, догоню.

Нет, не догнал...

Когда очнулся, увидел перед собой рядового Жукова, своего полного тезку (тоже Андреевича) Петю Жукова, как его звали все без исключения, в том числе и он, начальник заставы. Наверное, за то его звали так дружески, что очень уж добрым и безотказным был этот высоченный парень-богатырь. Жуков опустился на корточки и смотрел на поникшего майора участливыми глазами:

— Полегчало, товарищ майор?

— Где люди?

— Выясняют обстановку.

— Ты беги, Петя. Я на этом камушке подожду, — говорил Зимин чужим голосом, хриплым и усталым.

— Не имею права, товарищ мойор! — решительно возразил Жуков, для убедительности выставив вперед ладонь. — Сержант Барвенко приказал не уходить. Вот оклемаетесь немножко — к машине провожу... Лицо у вас совсем