«Он здесь, — стрекотали цикады, — здесь, и без определенной цели».

Я задержался на пороге и продумал свою стратегию на первое время. Весь день я пытался придумать и реализовать какой-то план, но мой мозг занимали другие, менее важные проблемы. Весьма печально, поскольку прямолинейная Кровавая Мэри была чертовски боязлива. Мне вряд ли удалось бы войти в дом без логичного обоснования причины своего визита. Займу позицию, быстро решил я, блефующего картежника, имеющего на руках три простые карты: открою две карты и оставлю ей возможность гадать, способно ли достоинство третьей карты обеспечить мне успех.

Я постучал три раза, ежась от страха в предвкушении приема, но в ответ не последовало ни приветствия, ни грубости. Гудение телевизора усиливалось и воспринималось подобно волнам на заброшенном морском берегу. Подавляя в себе смятение нежданного гостя, я ударил несколько раз ботинками в тяжелую обитую дверь, прежде чем пройти к занавешенному окну и постучать в стекло, словно предупреждая о налете авиации.

Когда не удалось вызвать ответ и этим, я предположил, что Кровавая Мэри либо отсутствует, либо мертва. Пробрался в дом через окно ванной комнаты, разбил фарфоровую кошку и бутылку, наполненную какой-то липкой жидкостью с резким запахом. За дверью ванной комнаты находился короткий темный коридор, конец которого образовал вход в жилое помещение. Я пробрался вперед и выглянул за дверь. Слева от меня располагалась кухня со столом и раковиной, там не был включен свет, справа в освещенной, неубранной комнате с выбеленными стенами виднелись грязная тахта, полка с книгами в мягком переплете. Было слышно раздражающее гудение телевизора. Мурашки пробежали по спине, когда я вошел в комнату, вдыхая тяжелый спертый воздух. Кровавая Мэри лежала на полу между тахтой и телевизором, ее голова покоилась в луже крови, ноги были обуты в пару розовых пушистых шлепанцев. Она производила впечатление одинокой женщины, привыкшей к крэку, и носила явные следы злоупотребления нелюбимым героином. Перед тем как ее хватил удар, Мэри вновь завернула упаковку порошка и погасила свечу, оставив все нетронутым, чего следовало ожидать от наркоманки, мучающейся угрызениями совести. Я закурил сигарету дрожащими руками, удивляясь, каким образом падение со столь малой высоты могло вызвать такое обилие крови. Ноги, казалось, не позволяли мне приблизиться к ней, поэтому я перегнулся через спинку дивана, чтобы осмотреть тело. На бутылке от вина, примостившейся рядом с ее морщинистым лицом, читалось Sangre De Toro. Единственная капля из ее горлышка висела над лужей вина, пролившейся на кафельный пол. Оказалось, что пролилось всего лишь вино, и это неожиданно облегчило мою миссию.

Суровая, резкая Кровавая Мэри, бывшая супруга серийного убийцы с Севера, приняла весьма остроумное решение для сведения счетов со своей неустроенной жизнью и отправилась в царство сновидений, выпив часть бутылки красного вина. Я решил, что, кто бы ее ни обнаружил, непременно пришел бы к заключению о смерти от несчастного случая. Но труп вдруг закашлял. Я отпрянул, покойница приподнялась на руках и застонала. Оживившись и не ведая о присутствии свидетеля, Мэри наблевала на свой чисто выметенный пол с яростью человека, который полагал во сне, что находится на небесах, а проснулся в аду.

Продолжая тужиться, она подняла голову, и я с ужасом увидел лицо с выражением всех чувств, кроме радости. Она столь же удивилась моему присутствию, как я ее состоянию. Мэри отчаянно заморгала, отвела взгляд. Ее рот оставался открытым, а подбородок — облеванным. Крашеные пряди рыжих волос свисали с обеих сторон головы, как две ляжки черного окорока, упирались в плечи ее свободного платья в качестве демонстрации того, что происходило с теми женщинами, которые игнорировали основные правила моды. Мы состязались в поисках приветствий, приличных для данной ситуации. Мэри выиграла состязание.

— Жду гостей, понимаешь, — изрыгнула она.

Я старался выглядеть дружелюбным и безобидным.

— Мне очень жаль, что пришлось зайти таким образом, — сказал я с улыбкой.

— Ах, это ты? — Она всмотрелась в темноту, пытаясь обнаружить собеседника. — Входи быстрее.

— Я уже здесь, — последовал ответ.

— Ужас, — произнесла невнятно Мэри. — Закрой эту чертову дверь и принеси тряпку. Кажется, я больна. — Она поднялась с четырех конечностей на колени, оглядела себя с немым изумлением, прежде чем устремить на меня ожидающий взгляд разобиженной школьницы. — Что со мной случилось, черт возьми?

Это был хороший вопрос.

Жизнь Кровавой Мэри представляла собой страницу из детектива на криминальную тему, способного заинтересовать туристов, которые бродили по горным тропам в тени Монтекоче. Ее улыбка напоминала свежий кровоподтек, а волосы — цвет пролитого вина. Она носила свою прическу с видом разочарованной женщины, наполовину моложе ее сорокадевятилетнего возраста. От эпатажа и дешевого блеска Мэри исцелялась с возрастом, осознав тщету своей непритязательной жизни.

Муж Кровавой Мэри в восьмидесятых годах прошлого века убивал дождливыми ночами проституток в Озерном крае. Никто не знал, то ли ее супруг выполнял религиозную миссию, то ли просто проводил таким образом свободное время, поскольку он после своего ареста не вымолвил ни слова. Перед тем как его схватили, он убил семерых, и высокопоставленные копы выстроились в очередь для допроса арестанта.

Как правило, задавали вопросы: «Зачем ты убивал? Сколько еще убил? Где спрятал трупы?» Часто спрашивали: «Знала ли об этом жена?» Но муж Мэри просто улыбался в ответ и почесывал бородку. Его отправили в психиатрическую клинику Ашворта для дальнейших наблюдений, а по рекомендации британской службы прокурорского надзора дело его рыжеволосой жены было закрыто.

Кровавая Мэри продала историю этого периода своей жизни редакции воскресной бульварной газеты, выручила деньги и ударилась в бега. Остановку сделала на южной окраине Европы, где купила поначалу крохотный двуспальный домик в Калахонде. Ее появление вызвало волнение среди перегретых, неудовлетворенных обитателей британского пояса на Коста-дель-Соль. Ей понадобилось три месяца, чтобы понять невозможность анонимного проживания среди представителей самого большого на земле сообщества британских инородцев. Она переехала внутрь страны, полагая, что может укрыться где-нибудь на узких улочках деревни Матаморос, приютившейся на вершине горы. Но ее древний домик вскоре стал андалузским эквивалентом дома Лиззи Борден,[33]обеспечивая компании соотечественников, утомленных белыми башнями крепостей и осликами, качественные снимки фотоаппарата «Кодак». Мэри продержалась в Матаморосе два года, прежде чем переселиться в Ла-Мендиросу, где, наконец, нашла уединение, которого жаждала и боялась одновременно.

Я пошел на кухню за шваброй и парой полотенец. Мэри потащилась в ванную комнату прополоскать рот, что давалось ей нелегко, судя по громким ругательствам, перекрывавшим шум льющейся из крана воды. Воспользовавшись ее отсутствием, я внимательно осмотрел комнату и обнаружил в вазе, полной съежившихся апельсинов, ключи от машины.