— Пожалуй, вы правы, — согласились колдыбанские философы. — С чужой женой — не со своей. Не так-то просто показать себя героем. Тут уж — никакой показухи и халтуры… Однако есть удивительные примеры и по линии внебрачных похождений. Дон Жуан, скажем, специализировался как раз по чужим женам. На его счету — не менее ста побед.

— Ха! — отмахнулся древнегреческий секс-гигант. — Не спорю: чужая жена — это лихо. Прямо вулкан Везувий. Причем не спящий, а действующий. Неизвестно еще, кто больше герой, кто кому спасибо за любовь, за ласку должен говорить. А вот у меня было поле деятельности… Как бы поинтеллигентнее выразиться, а то сеструха Афина меня то и дело пошляком обзывает. Короче, не колхозное поле, а дикий, нетронутый луг.

— В каком смысле? — не сообразили философы.

— В таком смысле, что бился я… с юными девственницами, — раскололся наконец любимец Олимпа. — Представляете? Сорок юных девственниц. И все моими стараниями стали женщинами. В одну ночь! Причем со знаком качества. То есть с зачатием. Есть олимпийский рекорд! Физкульт-ура!

По его словам, жил-был в Древней Греции один такой царь Н. И было у него сорок дочерей. Одна краше другой, и потому у каждой из них было по сорок женихов. Всего, значит, тысяча шестьсот. Не слабо, но женихи — все простые смертные. А папашка-царь был малость с причудами и хотел, чтобы дочки народили ему обязательно внучат-героев. И тут как раз забрел к нему по пути в гости достославный Геракл.

«Это — то что надо, — решил царь, стороны той государь. — И генетика люкс, и родословная — предел мечтаний: к самому Зевсу в прямые родственники попадем».

И оказывает, значит, Гераклу царское гостеприимство. Всю неделю кормит как на убой. А в кушанья все время приворотные снадобья незаметно подмешивает. Результат не замедлил сказаться. Суровый воин вдруг почувствовал в крови любовный огонь, а во всех органах и членах — непреодолимое томление. Даже в своей непробиваемой голове. Стал он видеть эротические сны. Да и днем места себе не находит. Короче, возбудился, как столичный студент на деревенских танцульках.

— Пойду-ка я домой, к жене, — говорит царю.

— Что так? — делано удивляется тот.

— Время воевать, а время — любить, — отвечает Геракл по-донжуански.

— Похвальное желание, — одобряет его царь. — Только зачем далеко ходить? Любовное ложе уже ждет тебя, герой. И не в одной, а в сорока спальнях. Добро пожаловать, и, как говорится, семь футов под килем.

И предоставляет в его полное распоряжение всех своих раскрасавиц дочек:

— Специально для тебя, сын Зевса, берег их. Девы они у меня, девственницы.

— За что мне такое счастье? — дивится Геракл.

— Да просто так, для интересу, — отвечает папашка-царь. — Ты только представь: сорок внуков будет у меня, и все — от одного отца, и все — на одно лицо. Стало быть, не надо голову ломать, кого из них держать за любимчиков. Всем одинаково: и по прянику, и по щелобану промеж глаз. И никто на деда не в обиде.

Короче, за спасибо Гераклу высший кайф, задаром, на халяву. Только одно условие: надо сделать сорок дев матерями в одну ночь. Чтобы, значит, потом на предмет дней рождения большой мороки не было. Не сорок раз в году именины устраивать, а враз отмучиться.

— Ну не придурок этот царь? Сделай ему за ночь то, что дивизия их женихов за год не сумела, — посетовал Геракл. — Признаюсь честно, мужики: я тогда заколдобился. «Сеструха! — кличу Афину. — Мне капут. Что делать будем?» Ну а сеструха-то у меня боевая. «Вперед! — командует. — Зевс не выдаст, дева не съест». И своим сверкающим копьем потрясает. Эх, думаю, нашел с кем советоваться. Она ведь, между нами, тоже пока дева, что с нее взять.

— Тебе, Афинушка, — говорю, — хорошо копьем махать. Оно у тебя железное. А у меня, если ты биологию учила, вроде как надувное.

— Пошляк! — ругается моя сверхумная сестричка. — Чтобы ты знал: на любовном ложе головой надо работать, головой!

Полубог постучал себя по лбу, дождался, когда гулкое эхо в Жигулевских горах отзовется и утихнет.

— Думал я тогда, что хана будет моей бедной головке. Но, как видите, цела тыква, — порадовал он нас. — А теперь извините: зря уши развесили. Конечно, вам охота послушать про ту дивную ночку со всеми подробностями, но… Мужики, я же все-таки джентльмен, а джентльмены не разглашают женских тайн. К тому же Афина строго-настро го засекретила методу, которой она меня научила. Ноу-хау, дескать. «Впрочем, — говорит, — у тебя все равно ума не хватит рассказать путем, что и к чему». Хотел я было ее отбрить: мол, сама богами обижена, девственница несчастная. Да ладно: замуж выйдет, тогда посмотрим, как ей это «ноу» насчет «хау» поможет.

Благородный герой злорадно улыбнулся и снизил голос до шепота:

— Назло Афине несколько секретов я вам по-товарищески выдам.

Мы снова развесили уши.

— Во-первых, — Геракл загнул мизинец, — когда вам доверят сорок дев, не начинайте с блондинок, а то провалите акцию. Почему так? А потому, господа плейбои, что с блондинками постоянно отвлекаешься на всякие думы. Где они такие золотые локоны достали? За какие бешеные деньги? Можно ли эти локоны погладить-потрепать или себе дороже обойдется? Короче, время попусту тратишь да и забываешь, зачем ты, собственно, здесь оказался.

— Второй совет, — продолжал засекреченный Казанова. — Если ты нормальный, а не математик Лобачевский, то после пятнадцати-двадцати со счета обязательно сбиваешься. Отсюда возможны всякие недоразумения при подведении окончательных итогов. Чтобы избежать этого, по выходе из каждой спальни надо ставить на двери хороший-прехороший крыжик. И не мелом, который запросто сотрут, а ножом, гвоздем, секирой. Дверь, конечно, жалко, теперь ее — только в капремонт или вообще в печку. Зато учет железный — ни одно КРУ, ну, в смысле контрольно-ревизионное управление, не придерется.

— И, наконец, главное! — Геракл загнул почему-то все пальцы на обеих руках. То ли со счета сбился, то ли действительно собирался открыть нам куртуазный сверхсекрет. — Главное, господа донжуаны, не терять бдительности после финиша всего марафона. Вышел я от последней девы — меня ликующая толпа встречает. Овации, цветы, здравицы… Ну я и рассиропился. Подсовывают мне какие-то бумаги, и я не глядя их подмахиваю. Одну, вторую… десятую… сороковую. Думал, автографы на память раздаю. А это, оказывается, были заранее заготовленные исполнительные листы на уплату алиментов. Собственными руками сорок раз сделал себя алиментщиком.

Геракл покачался вокруг своей оси, потому что действительно было самое время упасть со стула, но махнул рукой:

— Не в деньгах, господа мужики, дело. Обидно, когда тебя обдуривают или за жмота считают. Сказали бы сразу прямо: за телок… ой, сейчас Афина убьет… за девственниц берем в три раза дороже… Да хоть в десять раз! Нешто мы жлобы? Чать, понимаем, что такое дева-девственница. Ну?

Истинные колдыбанцы живо откликнулись на столь волнующую тему. Оно и понятно: тут даже жлобоватый Змей-Горыныч курским соловьем зальется. Правда, в силу своего патриотизма колдыбанцы не стали подражать курскому соловью, а застонали средневолжской иволгой.