Тьма, клубящаяся над безжизненной пустыней, привычно сгруппировалась в призрачные облака, развернулась бесконечными мрачными коридорами, и де Бреку пришлось придирчиво выбирать нужный. Здесь, на четвертом слое, практически не было никаких связей с реальным миром, никаких ориентиров; расстояния и направления часто не совпадали, и всего одна неловкая ошибка могла привести его не к спальне Людовика, а, скажем, в Брюссель или Мадрид. Хорошо Высшим магам – они тут ориентируются! Хотя де Бреку подозревал, что маги здесь видят совсем не то, что вампиры. Как знать, может, и вампиры-то видят каждый свое? Может, восприятие барона было бы совсем не похоже на восприятие Беатрис, если бы она однажды сумела попасть вместе с ним на четвертый слой?

Даже такое короткое пребывание на глубине тут же дало о себе знать – извечный голод всколыхнулся и пронзил де Бреку с головы до пят, обжег его изнутри лютым холодом, попытался отнять способность думать. Следовало поторапливаться. Полуразложившийся труп, в который вновь превратился де Бреку в этом аду для вампиров, сделал пару шагов под манящие и одновременно отталкивающие своды одного из призрачных коридоров. Повеяло Силой; Сила эта проливалась сюда откуда-то с предыдущих слоев, возможно – из мира обычных людей. Сила пахла кровью и закручивалась спиралью, будто… Де Бреку тряхнул головой: просеянный сквозь все слои сумеречный «аромат» человеческих соков не давал сосредоточиться.

Стоп! Нельзя позволять жажде окончательно овладеть рассудком! Там, наверху, в реальном мире, королю Людовику делают кровопускание. Отголоски этого действа проникают и сюда. Понятно, почему вампиру именно теперь так хочется терзать теплую плоть, вонзать в нее свои клыки и жадно лакать умопомрачительную багряную субстанцию! Но он – не безмозглая акула, что приплыла на запах, дабы насытиться! Он здесь для того, чтобы разобраться!

Кровь… Даже капля выпущенного наружу нектара пронзает слой за слоем и вызывает возмущения Сумрака – свое на каждом слое. Возможно, на четвертом это должно выглядеть именно так: живой, пошевеливающийся, закрученный спиралью черный вихрь высотой в четыре ладони, едва различимый здесь, но наверняка куда более мощный на третьем и втором слоях. Однако подобных воронок де Бреку повидал немало, и все они никак не были связаны с кровью. Структура воронки не походила на привычные возмущения: обычно голодный Сумрак набрасывался на попавшую из реального мира дармовую пищу бесконтрольно и со всех сторон одновременно. Сейчас же барон, заглядывая с четвертого слоя на третий, наблюдал вполне четкий конусообразный контур вихря.

Стало быть, кровопускание – само по себе, а воронка – нечто другое? Две не зависимые друг от друга причины, вызвавшие скверное состояние здоровья короля? Разумеется, если человеку регулярно отворять кровь, он сделается слабее, но де Бреку не стал бы спорить с человеческими лекарями – все равно он ничего не понимал в целительстве. Раз они считают, что во время процедуры выпускают из тела дурную кровь, значит, так и есть.

Вихрь же походил на воронку проклятия, каких великое множество над головами большинства людей. Когда проклятие насылает колдун, это становится заметно – размеры, направленность, следы магии в теле вихря. Такая воронка мало того что тащит жизненную силу из жертвы и притягивает всевозможные неприятности, так еще и постоянно подпитывается из Сумрака, а потому сама по себе не рассосется, пока не загубит носителя окончательно и бесповоротно. Обычно на это уходит от трех дней до недели. Если у человека нет знакомого мага, который сумеет быстро вмешаться, человек может считаться покойником с того самого мига, когда над его головой появился первый виток спирали. Но куда чаще друг друга проклинают люди: покупатели – задравших цены продавцов на рынке, мастеровые – собирателей налогов, обманутые мужья – своих неверных жен и их любовников, заключенные – судей и тюремщиков. Такие неумелые проклятия в худшем случае могут вызвать приступ головной боли или минутной слабости, распадаются они в течение суток, а иногда и за час.

Сейчас барон столкнулся с чем-то средним. Как ни всматривался он в структуру вихря – не сумел обнаружить в нем колдовского умысла. Но и поверить, что такое серьезное проклятие наложил на короля обычный человек, было попросту невозможно. Людовик страдал с самого начала мая: в день обручения своей сестры он не нашел в себе сил перейти в тронный зал, и для обряда в его спальне в Лувре пришлось менять кровать на кресло. Прошел целый месяц! Обычное проклятие развеялось бы уже давным-давно, а магическое – так же давно убило бы короля! Тогда что же это?! И кто тому виной?

Де Бреку прикрыл глаза, поднялся на третий слой и протянул руки к воронке. Вращающиеся струи отпрянули на миг, затем вернулись на место, затем с интересом потянулись к кончикам неприглядных пальцев с длинными уродливыми когтями. «Я ничего не пойму! – с отчаянием подумал вампир. – Даже если я войду в этот вихрь – я не сумею распознать личность того, кто его вызвал!»

При взгляде на второй слой Полумрака обнаружились две тени, проступающие с еще более близкого к реальности слоя, – это пустились вдогонку дозорные охранники Людовика. Из-за того, что время на глубоких слоях двигалось гораздо быстрее, барон значительно опередил их за те мгновения, что потребовались им для принятия решения. Сейчас они казались большими медлительными рыбами, величественно поднимающимися на поверхность из морской пучины. Но стоит им оказаться здесь, рядом с де Бреку, – и скорости их практически сравняются, а о магических возможностях гвардейцев и говорить нечего. Вампир не знал, что ему делать. Попытаться сбить воронку? Но подобное действие не только пристрастным Ля Мюрэном, но и нейтральными караульными будет расценено как вмешательство! Каким бы благим ни было воздействие – это все-таки воздействие, нарушение естественного хода вещей! А масштаб оного даже не сравним с тем, который потребовался для заимствования чужой кареты. Развоплощение на месте – вот что ждет его в этом случае! Нужно было либо срочно что-то придумать, либо немедленно возвращаться в реальный мир и сдаваться на милость наделенных властью.

Самые страшные по своей разрушительной силе проклятия навешивают родные и близкие люди, даже если не являются Иными. Королева-мать? Возможно, она настолько возненавидела Людовика, что каждый божий день невольно возобновляла воздействие вихря новым проклятием? Но совсем недавно она переселилась из Лувра в свой новый дворец, стала гораздо реже видеться с сыном. Да и сейчас они не виделись уже больше суток! Мария Медичи в нескольких лье отсюда, и значит, воронка должна была ослабнуть, уменьшиться, но королю с момента отъезда из Парижа стало только хуже. Генриетта-Мария? Несмотря на столь трепетное отношение брата, она могла затаить злобу из-за того, что он заключил договор с англичанами, допустил ее брак с королем протестантов и теперь отправляет на чужбину. Этот вариант был куда более вероятным, если бы не одно «но»: де Бреку видел брата и сестру вместе, и аура маленькой принцессы, будущей королевы Англии, лучилась спокойствием и нежностью.

Внезапно де Бреку пронзила мысль, и он вздрогнул, вызвав в себе воспоминания: единственный, кто постоянно выглядел обиженным и недовольным, находясь в обществе Людовика, единственный, кто неизменно сочился завистью и, подстрекаемый матерью, требовал все больше и больше, единственный, кто и вправду был бы рад, если бы с королем произошло несчастье… Да, таким человеком мог быть его родной брат Гастон, герцог Анжуйский или, как было принято называть его при дворе, Месье.