В гостиницу журналист вернулся чуть ли не бегом.

Из номера первым делом позвонил Кристине и восторженно сообщил новость. В ее голосе прозвучали сразу и радость, и тревога. Разговаривал Роб, лежа на кровати; улыбка не сходила с его лица: скоро он вернется домой, увидит дочь и возлюбленную — как только благополучно выполнит свои журналистские обязанности.

На следующее утро Карван, как и обещал, ждал возле столиков еще закрытого кафе. Рядом стоял старенький грузовик, нагруженный хлебными лепешками и фруктами в пластиковых пакетах.

— Это все для праздника, — пояснил Карван. — Пойдемте. Места у нас немного.

В кабину их втиснулось трое: Карван, Роб и заросший могучей щетиной немолодой мужчина. Водитель, как решил Роб, был дядей его проводника. Журналист пожал ему руку, а Карван сказал:

— У него в этом году уже было три аварии. Так что с нами ничего не случится.

Грузовичок неспешно выкатился из Дахука и затарахтел в горы. Поездка оказалась долгой, в машине немилосердно трясло, но Роб ничего не замечал. Он приближался к материалу, который позволит ему завершить очерк.

Путь пронзал сосновые и дубовые леса. Чем выше машина взбиралась в горы, тем прозрачнее становился воздух серого утра. Показалось яркое ласковое солнце. А потом дорога нырнула в поросшую сочной зеленью долину. Над бурливыми ручьями стояли бедные, но красивые каменные домики. Чумазые ребятишки подбегали к обочине, ослепительно улыбались и махали машине. Роб махал в ответ и опять думал о дочери.

А дорога все не кончалась. Вот она обогнула большую гору. Карван сообщил Робу, что гора — один из семи столпов Сатаны. Журналист кивнул. Пришлось пересечь по шатким деревянным мостикам несколько стремительных речек. И наконец машина остановилась.

— Лалеш!

Удалось! Прежде всего в глаза Робу бросилось странное здание с высокой конической крышей, изрезанной множеством желобков. По периметру центральной площади было разбросано еще несколько подобных построек, почему-то ассоциировавшихся у Латрелла с изображениями роговицы глаза с рекламных проспектов офтальмологических клиник. И эта центральная площадь Лалеша бурлила от шествующего, молящегося и поющего народа. Отдельной колонной двигались старики, игравшие на длинных деревянных флейтах. Роб вылез из машины вслед за Карваном и во все глаза смотрел на происходящее.

Из мрачного здания появилась фигура, задрапированная в черные одеяния. Она проследовала на площадку, где помещались несколько каменных чаш с поднимающимися над ними языками огня. За первым священнослужителем двигалось еще несколько мужчин — в белых одеждах.

— Священные огни, — указал Карван на желтое пламя, пляшущее над каменными чашами. — Нужно семь раз обойти вокруг священных огней.

Толпа подалась вперед.

— Мелек Таус, Мелек Таус! — скандировали все.

Проводник кивнул на них.

— Восхваляют ангела-павлина.

Церемония продолжалась — красочная, странная и, непонятно почему, трогательная. Роб наблюдал за присутствовавшими: после первых эпизодов церемонии многие рядовые езиды удалились на поросшие травой полянки и склоны холмов, возвышавшихся над остроконечными башнями Лалеша. Там люди раскладывали помидоры, сыр, лепешки, сливы и приступали к немудреному пиршеству. Солнце поднялось высоко. Стоял теплый летний день.

— Каждый езид, — сказал Карван Робу, — обязан хотя бы раз в жизни побывать здесь, в Лалеше. Поклониться усыпальнице шейха Ибн Музаффара. Это он учредил езидские церемонии.

Латрелл подошел поближе и заглянул в почерневший от многолетней копоти дверной проем храма. Внутри оказалось темно, однако Роб хорошо видел, как паломники обматывали пестрыми лентами деревянные колонны. Другие раскладывали хлеб на низеньких скамейках. На одной стене журналист разглядел надпись, сделанную явно клинописью — древнейшим и самым примитивным алфавитом из всех существовавших на земле. Восходящим к эпохе древних шумеров.

Клинопись! Отойдя от храма, Роб ощутил озноб, осознав, насколько исключительно то, что с ним происходит. То, что он находится здесь. Посреди чудом сохранившегося пережитка далекого прошлого — города, религии, народа, службы, ритуала. И, между прочим, восхитительного пережитка. Вся атмосфера Лалеша и самого праздника была лирической и исключительно пасторальной. Лишь одно нарушало умиротворение — вызывающе яркие изображения Мелек Тауса, вездесущего бога-дьявола, пестревшие на дверях, стенах и даже на плакатах. Но люди сами по себе казались дружелюбными; они радовались тому, что греются здесь на солнышке, что исполняют обряды своей уникальной религии.

Робу захотелось поговорить с кем-нибудь из езидов.

Он попросил Карвана помочь с переводом. На одной из лужаек они подошли к жизнерадостной женщине средних лет, наливавшей чай своим детям.

— Расскажите мне о Черной Книге, — попросил, склонившись к ней, Роб.

Женщина улыбнулась и энергично ткнула в Роба пальцем.

Проводник переводил ее слова.

— Она говорит, что Черная Книга — Библия езидов и что она написана золотом. Говорит, что она у вас, у христиан! У англичан. Говорит, что вы забрали нашу священную Книгу. Потому-то на Западе есть науки и образование. Потому что у вас есть Книга, сошедшая с небес.

Женщина приветливо улыбнулась Робу. И укусила большой сочный помидор, сок из которого обильно брызнул ей на платье. Сидевший рядом с ней муж громко расхохотался.

Церемония на площади подходила к концу. Теперь в центре событий оказались юноши и девушки, завершавшие хоровод вокруг священных огней. Роб рассматривал танцующих. Он сделал множество снимков мобильником. Исписал несколько страничек в блокноте.

А потом, вновь подняв голову, заметил кое-что еще. Все почтенные старцы один за другим скрывались в приземистом строении на дальнем краю площади. Причем никто не обращал на это ни малейшего внимания. И уходили эти люди как-то осторожно, скрытно. По крайней мере, не слишком откровенно. И еще у двери стоял охранник, хотя ни одну из прочих дверей никто не охранял.

В чем дело? Журналист заметил также, что рядом с проходом красовалась отметка — вырезанная в камне черная змея. Роб почувствовал: вот оно! Нужно узнать, что там происходит, проникнуть за таинственный барьер. Только не выйдет ли это боком? Латрелл оглянулся. Проводник дремал, лежа на траве. Водителя вообще не было видно. Возможно, залез в кабину и уснул там. День начался рано и выдался утомительным.

Да, это шанс. Сейчас или никогда. Спустившись с холма, Роб быстрым шагом пересек площадь. Один из юношей, певших гимны, сбросил свой белый головной убор возле источника. Журналист огляделся по сторонам, поднял убор и нахлобучил себе на голову. И снова оглянулся. Никто на него не смотрел. Латрелл устремился к приземистому строению. Страж все так же стоял возле двери и, похоже, собирался ее закрыть. Или сейчас, или никогда. Роб опустил голову, закрыл подбородок и рот белым полотнищем и шагнул через порог.