Водитель уже ждал за рулем. На сиденье лежала наготове сумка Роба. Руки ему так и не развязали. Двое мужчин помогли забраться в кабину. Латрелл выглянул в окно, и тут же в кабину залез еще один человек — бородатый и смуглый, даже моложе Карвана. Крепкий, мускулистый и молчаливый. Он сел между Робом и дверью. Журналист оказался на среднем сиденье.

«Форд» тронулся с места, из-под колес поднялся шлейф пыли. Бросив последний взгляд на Лалеш, Роб увидел Карвана, стоявшего среди ребятни возле одной из конических башен. У него было необыкновенно грустное лицо.

А потом Лалеш скрылся за гребнем холма, и грузовичок покатил по склону, направляясь к турецкой границе.

Пройдя через границу и оказавшись в Турции, Роб первым делом позвонил Кристине, а потом вскочил в такси и помчался в ближайший город Мардин. По прошествии семи утомительных часов он вселился в гостиницу, снова позвонил Кристине, затем дочке и уснул, зажав телефон в руке, — настолько был измотан.

Утром он сел за портативный компьютер и принялся писать очерк — страстно, увлеченно, на одном дыхании.

«ПОХИЩЕННЫЙ АДЕПТАМИ ТАЙНОГО КУРДИСТАНСКОГО КУЛЬТА»

Латрелл чувствовал: единственный возможный путь — записать все в один присест, без раздумий. Слишком уж много в сюжете было всяких разветвлений и подробностей; если он попытается все продумать, если постарается построить связное, последовательное повествование, то потеряет значительную часть подробностей и увязнет в бесчисленных побочных линиях. К тому же, если слишком старательно «причесывать» материал, статья утратит свою естественность — весь сюжет настолько причудлив, что для его восприятия следует изложить все как можно проще и искреннее. Очень непосредственно. Очень честно. Как будто автор за кофе рассказывает знакомому приключившуюся с ним переделку. И потому Роб просто написал все разом, почти не разгибаясь. Гёбекли-тепе, сосуды в музее, езиды, культ ангелов, поклонение Мелек Таусу. Церемония в Лалеше, череп на алтаре, тайна Черной Книги. Убийство и постоянные акты насилия придавали повествованию особую остроту. А уж какой мощный финал в запасе — Роб лежит на боку в полутемной комнатушке храма, затерянного в горах Курдистана, и ждет скорой смерти.

Работа над статьей заняла пять часов. Пять часов журналист почти не отрывался от ноутбука, сосредоточившись на изложении. Потратив еще шесть минут на проверку правописания, Роб скопировал материал на флешку и направился в интернет-кафе. Там он подключил флешку к компьютеру и отправил письмо Стиву, с нетерпением дожидавшемуся статьи.

А потом журналист сидел, весь на нервах, в тихом интернет-кафе перед монитором в надежде, что Стив вот-вот позвонит и сообщит свое мнение. Улицы Мардина заливало яркое жаркое солнце, но здесь было тихо и темно, как в склепе. В кафе кроме Роба находился лишь один человек, игравший в какую-то стрелялку, то и дело отхлебывая мутной турецкой газировки. Юноша с огромными наушниками на голове палил из виртуального АК-47, разнося в клочья мечущегося по экрану монстра. У монстра были лиловые когти и печальные глаза. Из него вываливались ярко-зеленые потроха.

Роб повернулся к своему экрану. От нечего делать выяснил, какая погода в Испании. Набрал в Google свое имя. Набрал имя Кристины. Узнал, что она опубликовала в последнем выпуске «Американской археологии» статью под названием «Каннибализм у неандертальцев, населявших Баскскую область в ледниковый период». Нашел также отличный снимок — она получала какую-то малопонятную премию в Берлине.

Латрелл долго смотрел на фотографию. Он скучал по Кристине. Не так сильно, как по дочке, но определенно скучал. По ее милому и умному разговору, ее духам, ее изяществу. По тому, как она улыбалась с закрытыми глазами во время секса, как будто вспоминала о чем-то очень хорошем, что случилось очень, очень давно.

Телефон зазвонил.

— Робби!

— Стив… — Сердце так и оборвалось. Он ненавидел такие моменты. — Ну?..

— Ну… — повторил Стив. — Даже не знаю, что и сказать.

Сердце Роба почти остановилось. Пауза.

— Не понравилось?

— Ну ты и засранец. Понравилось. Обалденно понравилось!

Латрелл сразу воспрянул духом. Редактор расхохотался.

— Роб, я ведь послал тебя, чтобы ты накропал статейку о каких-то поганых историках. Решил, что тебе на пользу пойдет. Передохнешь немного. А тут — на тебе! — убийство, прямо на глазах. На тебя нападают сатанисты! Ты находишь в каком-то трухлявом горшке труп доисторического младенца. Потом отыскиваешь дьяволопоклонников. Слышишь курдские заклинания, наводящие смерть на человека. Ты… ты… ты… — Стив, похоже, задыхался. — Вдобавок тебя заносит в иракскую пустыню, ты знакомишься с каким-то малым, который везет тебя в священную столицу, где его народ молится какому-то долбаному петуху, и едва успеваешь обнаружить, что они поклоняются черепу не то космического пришельца, не то еще кого, как вбегают дзурдзуки и хотят тебя зарезать, но не режут, а объясняют, что происходят прямиком от Адама и Евы.

Роб некоторое время молчал. А потом расхохотался.

Он хохотал громко — так громко, что азартно истреблявший монстров подросток в дальнем углу оглянулся и подергал наушники, явно думая: не испортились ли они?

— Ты хочешь сказать, очерк получился? Я постарался быть справедливым по отношению к езидам. Может быть, даже перебрал со справедливостью, но…

— Он не просто получился, — перебил Стив. — Я в восторге. Босс — тоже. Мы даем его завтра центральным разворотом с шапкой на первой полосе.

— Завтра?

— Ага. Прямиком в печать. И снимки твои пойдут. Нет, правда, отличная работа.

— Что ж, прекрасно. Значит…

— Да, офигеть можно, это я серьезно. И когда ты домой собираешься?

— Точно не знаю. В смысле, я пытаюсь купить билет на первый же рейс, но тут, похоже, все забито. А ехать сутки автобусом до Анкары совсем не хочется. Но к выходным наверняка буду в Лондоне.

— Отлично, дружище. Приходи прямо в редакцию, угощу тебя обедом. Может, даже свожу в приличную пиццерию.

Роб хохотнул. Попрощался с начальством. Затем расплатился с хозяином кафе и вышел наружу.

Приятным местечком оказался этот Мардин. За то недолгое время, которое провел тут журналист, сложилось впечатление города бедного, но со своеобразным исторически сложившимся лицом. Дата основания Мардина, как сказали Робу, восходила ко временам потопа. Здесь были римские улицы, византийские развалины, ювелиры-сирийцы. Здесь были переулки, над которыми, как сплошная крыша, нависали дома. Но Роба все это не интересовало. Он устал от исторических памятников и восточной экзотики. Он хотел домой — в прохладный, современный, дождливый, прекрасный, высокотехнологичный, европейский Лондон. Обнять дочь и поцеловать подругу.

Остановившись возле пекарни, журналист позвонил Кристине. Сегодня он уже дважды разговаривал с нею — но хотел поговорить еще. Она сразу же откликнулась. Роб сообщил, что очерк в газете похвалили, а она в ответ: это замечательно, и поскорее бы ты возвратился в Англию. Он сказал, что приедет, как только сможет, самое большее через пять дней. Потом она сказала, что часто видится с его дочерью и что они подружились. Больше того, Салли попросила Кристину, если та не против, помочь ей с Лиззи. У Салли занятия по юриспруденции в Кембридже, и Кристина согласилась провести день с дочкой Роба. Во второй половине дня она намеревалась поехать с девочкой к де Савари, старому учителю и другу, если, конечно, Роб не будет возражать. Она рассчитывает поговорить с де Савари в связи с ритуальными убийствами в Англии, поскольку он, по-видимому, хорошо осведомлен о действиях полиции. А Лиззи очень хочется посмотреть овечек и коровок.