— Да.

Форрестер присвистнул — чуть ли не весело. И хлопнул де Савари по плечу.

— Спасибо, Хьюго, что приехали.

Де Савари улыбнулся, испытав при этом укол совести. Его ноздри еще ощущали запах лишенного покровов человеческого мяса.

Крики, раздавшиеся в тихой роще, показались особенно громкими.

— Ангус! Ангус!!!

Над откосом что-то происходило. Тот же крик вновь разнесся по парку. А затем — еще. Крики приближались.

Де Савари и Форрестер вскарабкались на откос. По газону бежал констебль; он, похоже, за кем-то гнался.

И призывал на бегу какого-то Ангуса.

— Это проводник собаки, — объяснил Форрестер. — Упустил своего пса. Эй, Джонсон! Где пес?

— Сэр! Сэр, он должен быть где-то здесь, — отозвался констебль, не замедляя бега, — рядом с вами!

Де Савари обернулся и увидел большую собаку, галопом мчавшуюся к школьным зданиям. Увидел и опять встревожился. Собака несла что-то в зубах. Что-то длинное, неприятно серое и скользкое на вид. Что это могло быть? Выглядело оно очень странно. У профессора даже мелькнула совершенно невероятная, вернее, дикая мысль, будто ищейка изловила привидение.

Он бросился наперерез собаке. Пес повернулся и приготовился защищать добычу. Когда де Савари подошел поближе, пес зарычал.

Профессор пожал плечами, остановился в нескольких шагах и посмотрел на лежащий на земле предмет. Собачья находка выглядела как длинная, сильно разлохмаченная, дырявая тряпка.

Это была человеческая кожа.

Роб находился в Дахуке уже десять дней. Таксист из Хабура не согласился везти его дальше.

Поначалу журналист даже обрадовался этому. Дахук оказался довольно приятным и оживленным курдским городом; заметно беднее Шанлыурфы, зато здесь не чувствовалось турецкого владычества. Хорош был Дахук еще и тем, что в нем явно и откровенно присутствовали езиды. Имелся даже Езидский культурный центр — большое обветшавшее здание оттоманской эпохи в предместье города, — где кипела жизнь. Несколько дней Роб слонялся вокруг этого центра. В нем было полно хорошеньких, улыбчивых темноволосых девушек в длинных одеяниях, обильно украшенных вышивкой, и хохочущих парней в футболках с эмблемой «Барселоны».

На стене вестибюля красовалось изображение Мелек Тауса, ангела-павлина. Впервые увидев его, Роб минут десять не мог отвести взгляда. Странной безмятежности было исполнено изображение бога-демона, падшего ангела с роскошным изумрудно-аквамариновым хвостом. Тысячеглазым хвостом.

Усатые езиды в Центре отнеслись к журналисту настороженно, однако не сказать, что неприветливо, и даже угощали чаем и фисташками. Два-три человека могли изъясняться на ломаном английском языке, еще несколько владели немецким. Выяснилось, что в Германии много езидов. «Нас уничтожают в других местах. Здесь у нас нет будущего. Теперь только вы, христиане, можете нам помочь…»

А вот любые вопросы, связанные с их верой, езиды обсуждать упорно отказывались. Стоило Робу завести разговор о Черной Книге, или о Шанлыурфе, или о санджаке, или о поклонении Мелек Таусу, как лица собеседников принимали либо отсутствующее, либо недовольное, либо непонимающее, туповатое выражение. Усачи начинали говорить отрывистыми репликами и переставали подносить ему блюдца с фисташками.

Еще одним раздражающим фактором оказался сам Лалеш. Выяснилось — Роб сердился на себя, что не разузнал заранее и слишком поспешно ринулся в поездку, — что в Лалеше на самом деле никто не живет. Это священный город в самом прямом смысле слова: призрачный город, предназначенный для ангелов, город для сакральных сущностей — святых духов, древних текстов, почитаемых усыпальниц. Вокруг Лалеша было много густонаселенных деревень, но в свою столицу езиды являлись только для молитвы, или поклонения, или для того, чтобы провести там праздник. Так что чужак не мог остаться незамеченным.

Более того, просто попасть в Лалеш для неезида было трудным и, пожалуй, опасным делом. Во всяком случае, никто не соглашался отвезти туда Роба. Даже за сотню долларов. Он предпринял не одну попытку. Таксисты недоверчиво рассматривали купюру, а потом отрицательно мотали головами.

На десятый вечер Роб решил, что с него довольно. Он лежал на кровати в гостиничном номере. Было жарко, снаружи доносился шум города. Латрелл подошел к открытому окну и посмотрел на бетонные плоские крыши и темные извилистые переулки. Жаркое иракское солнце спускалось за серые с золотом горы Загрос. Старухи в розовых головных платках выносили в громадных тазах стираное белье — развешивать на просушку. Среди минаретов Роб видел множество шпилей церквей. Может быть, гностических. Или мандеистских. Или ассирийских христиан. Халдеев. Здесь так много древних сект…

Закрыв окно, чтобы приглушить громогласный призыв на вечернюю молитву, Роб вновь улегся на кровать и достал мобильный телефон. Отыскав курдскую сеть с сильным сигналом, набрал Англию. После нескольких продолжительных гудков ему ответила Салли. Роб ожидал обычного вежливого, но отчужденного разговора, однако Салли отвечала на удивление приветливо и даже весело. Причина выяснилась быстро. Бывшая жена сказала Робу, что познакомилась с его новой «подружкой» и та ей очень понравилась. Салли сказала также, что одобряет Кристину и рада за бывшего мужа. Роб наконец-то взялся за ум и начал встречаться с настоящими женщинами, а не с пустыми куклами.

Латрелл рассмеялся и ответил, что никогда не считал Салли пустой куклой. Она осеклась, но после немалой паузы тоже расхохоталась. Они не смеялись с самого развода. Потом просто поболтали — как не болтали тоже довольно продолжительное время. Наконец трубка оказалась у дочери. Лиззи рассказала папе, что была в «зверопарке». И поднимает руки так, что «пальчики будут прямо над головой». Роб слушал ее со смешанным чувством радости и тоски, а потом сказал о своей любви к ней, а Лиззи потребовала скорейшего возвращения папочки. Он спросил дочку, познакомилась ли она с французской леди по имени Кристина. Лиззи ответила, что да, леди ей очень понравилась и маме тоже. Роб сказал, как это замечательно, громко чмокнул в трубку и услышал смех дочери. На этом он закончил разговор. Его изрядно изумило, что его новая подруга и бывшая жена подружились. Но это куда лучше, чем обоюдная неприязнь. К тому же за его дочкой, пока он здесь, есть дополнительный присмотр.

Но тут в голову пришла еще одна мысль: может, хватит ему торчать здесь, может, пора возвращаться домой? Может, стоит просто взять и уехать? Работа над материалом шла отнюдь не так, как он рассчитывал. Ему даже не удалось побывать в Лалеше. Впрочем, вряд ли следовало ожидать от поездки многого, даже если бы она и состоялась. Слишком уж скрытны езиды. Роб знал лишь несколько арабских и курдских слов, и их было явно недостаточно, чтобы проникнуть сквозь завесу извечного обскурантизма. Вряд ли можно разгадать тайны религии, существующей шесть тысяч лет, прогуливаясь по улицам древнего города и повторяя: «Салам». Он чувствовал, что попал в тупик, и надежды таяли с каждым часом. Такое случается. Иной раз не удается справиться с материалом.