– Он, возможно, вообще ничего уже не расскажет! – разозлился Шульц, с ненавистью глядя на нее.

– Это еще почему? – усмехнулась та в ответ.

– Потому что Герман в больнице, и неизвестно, жив ли! Когда убегал от полиции, попал под колеса микроавтобуса, – выкрикнул он.

Он увидел, как теряет сознание Юлия, как в распахнутую дверь забегает Макс. Последнее, что зацепил взглядом, прежде чем упасть, – летящий ему в лицо кулак.

* * *

Беркутов смотрел на женщину и впервые не знал, что сказать. Острая жалость к Юлии мешала произнести обычные слова, что говорят родственникам преступников, у которых нет ни малейшего шанса избежать суда и наказания. Юлия Волошина ждала от него подробностей: как ее сын мог совершить такое? Смотрела требовательно, Беркутов расценил этот взгляд как мольбу: ну скажи, что все ложь, дай шанс оправдать, оттяни приговор… А что он мог сделать? Он видел, разум матери отказывается принимать тот факт, что ее сын – убийца, она видит в нем лишь мальчика, которого потеряла четверть века назад! Беркутов же видел преступника.

Герман дал признательные показания, подписал их, Егор заметил, что тот раскаивается, но готов принять неизбежное. Его фраза: «Я устал» не относилась к положению нынешнему, но ко всей его жизни в целом. Это было понятно не только Беркутову. Максимилиан, присутствующий при допросе, как выяснилось позже, понял эти слова брата именно так. «Я найму лучшего адвоката, сколько бы это ни стоило, господин Беркутов. И я, и Катя готовы отдать все, что есть ценного в наследстве Марты Эрбах. Это будет справедливо! – сказал он, когда они вышли из больничной палаты. – Мама уже связалась с Анри Дюморье, отцом Германа, тот тоже готов оказать помощь. Он прилетает в среду, вы ведь дадите ему свидание с сыном? Пожалуйста, он же его никогда не видел!» Беркутов мог лишь согласно кивнуть головой.

Безумную жалость к Юлии, Максу и Герману, по прихоти и самодурству семейства фон Эрбахов потерявшим друг друга, Беркутов мог показать лишь Галине. Вчера вечером, пересказывая разговор с Юлией, не сдержался, чертыхнулся раз, поминая старуху, отца ее и брата. И тут Галина вспомнила о Зинаиде Берштейн, известной московской адвокатессе, которую боялись многие прокурорские – та часто разбивала все доводы обвинения в пух и прах. Беркутов обрадовался, тут же набрав номер Максимилиана…

– В конце недели вашего сына переведут в тюремную больницу, – Беркутов, наконец, произнес фразу, которая должна была поставить точку в их беседе. – Вы собираетесь уезжать в Германию или останетесь здесь?

– Мы с Максом остаемся. Тело Марты будет сопровождать Шульц. Мы решили, что наше присутствие на церемонии погребения необязательно. Впрочем, думаю, никто не придет проводить ее в последний путь. Даже ее кузина Эрика Гаубе, – ответила она, усмехнувшись.

– Я понял… Одну минуточку, – он ответил на входящий звонок, глядя на замершую в ожидании мать Германа.

– Юлия Александровна, ваш сын только что сообщил, что Берштейн согласилась взяться за защиту Германа. Она вечерним рейсом вылетает в Самару.

– Да? Думаете, поможет? – Юлия с надеждой смотрела на него.

– Думаю, как адвокат сделает все возможное…

Она вновь сникла, опустила голову, чтобы не показать слез. А Беркутов заметил.

– Я, наверное, пойду. Меня же пустят к Герману?

– Да, свидание возможно, но в присутствии нашего сотрудника.

– Спасибо.

Беркутов посмотрел ей вслед, закрыл папку с делом об убийстве Марты Эрбах и убрал ее в сейф. Уже завтра он передаст это дело в суд.

– Галя, оставь их в покое! – Беркутов с удовольствием смотрел на раскрасневшуюся жену, которая все держала за руки своего сына и его, Беркутова, дочь.

Вот так быстро Никитос решил перевернуть свою жизнь – никаких ухаживаний за Лизой не было, он просто сграбастал ее в охапку, затолкал в машину и отвез в ЗАГС. Конечно, не забыв проверить, лежит ли в ее рюкзачке паспорт. А еще Никитос позвонил ему, Беркутову, попросил всех собрать у них дома – готовит сюрприз.

Он догадался сразу, но, набирая номер Алены, решил слукавить: позвал просто познакомиться с женой, мол, давно пора, а тут тортик ждет по ее, Галкиному, рецепту, да и сама Галка будет ей рада… Алена ответила согласием, но добавила, что придет одна, Шведов уже три дня как в отъезде.

Это было час назад, а сейчас Лизка стояла перед ними и жаловалась, но как-то неубедительно, что придется ей, бедной, жить с сатрапом, что ее мнением уже сейчас никто не интересуется, а что будет после того, как этот – она ткнула пальцем в Никиту – ее окольцует! «Галина Михайловна, помогите!» – возопила она, обращаясь не к родной матери, скромно сидевшей в сторонке, а к будущей свекрови. А та лишь схватила ее за руку и подвела ближе к сыну. «Не упусти, оболтус, сокровище! – попеняла она ему. – Где кольцо-то? Что стоишь столбом и улыбаешься?» У Никитоса округлились глаза, он с ужасом посмотрел на мать, полез в карман куртки, достал бархатную коробочку. Торопливо вынул кольцо и замер, вопросительно глядя на насупившуюся Лизу. «Надевай уж!» – буркнула она, протягивая руку.

Ну никакой романтики! Ни тебе слез умиления, преклоненного колена, потупленного взора невесты. Жених в рваных джинсах и босиком, Лизка – в платье и кедах, времени, чтобы скинуть их в прихожей, ей Никитос не дал, волоком протащил прямо в комнату.

День регистрации им назначили на июнь, будущее торжество обсуждать они отказались по причине, что такового не планировали. «Сдам сессию, уедем к деду на турбазу – домик, думаю, нам найдет. Глупо тратить совсем не лишние деньги на пьянку! – заявила Лизка, бросив победный взгляд на будущего мужа, мол, не думай, что все решать будешь ты! – Нам еще за съемную квартиру платить, ползарплаты твоей уйдет!»

Никитос замер, вновь с испугом глядя на мать, Галина потупилась, пытаясь скрыть смех. Лишь Алена одобрительно покивала головой, подтверждая слова дочери. Беркутов же спокойно ждал продолжения.

– Мам, – с угрозой произнес Никитос, бросив укоряющий взгляд и на него. – Егор Ваныч! Ну скажите ей, что ли! Сами!

– Я что-то не то сказала? – испуганно пролепетала Лизка.

– Не бойся, дочь. К этому семейству привыкнуть нужно. Или принять их со всем их богатством, или бежать. Я убежать не смог, – притворно вздохнул Беркутов. – Видишь, влюбился. Теперь маюсь от сознания, что не могу обеспечить богатенькой жене достойное существование. – Он постарался выглядеть серьезным.

– Какое… богатство? Никита, ты разве не на заводе работаешь? – подозрительно посмотрела Лиза на жениха.

– На заводе! – уверенно ответил тот.

– Не мучайте девочку! – не выдержала Галина. – Лиза, денег у нас в семье достаточно… Как они у нас появились и какой ценой, я расскажу позже[17]. Пока прими как данность: они есть, их много, их нужно тратить. Тем более есть повод – ваша свадьба. Решать тебе. Хочешь банкет, пупса на капот и белое платье – без проблем! Не хочешь, поезжайте к деду на турбазу. Или в Европу, там интересней. Ты же нигде не была? Кстати, Никитос тоже. Не считая неудачной поездки в Италию еще в школьном возрасте[18]. Он тебе расскажет, если смелости хватит. Так, сын?