Следом за князем вышел и Шувалов.

Мгновение посомневавшись, Екатерина села к столу. Предстоял великий шантаж, блеф.

Письмо только по-русски, если будут ошибки, их всегда можно списать на волнение. Сначала благодарности за милости, оказанные со дня приезда в Россию, побольше заверений в понимании ценности любой мелочи, монаршего благоволения, сетований, что невозможно даже перечислить все благодеяния, за которые нужно благодарить, так их много… А вот теперь можно жаловаться…

«…к сожалению, я их не заслужила, ибо навлекла на себя явное неудовольствие Вашего величества…»

Ладно, приписать еще про великого князя, хотя делать этого вовсе не хотелось…

«…и ненависть великого князя… я несчастна и умираю со скуки в своей спальне, где мне запрещают самые невинные развлечения…»

Для императрицы невозможность развлекаться — серьезнейший повод для тоски и страданий, она должна оценить…

«…а посему настоятельно прошу положить конец моим мучениям и отослать меня обратно к моим родственникам тем или иным способом по Вашему усмотрению…»

Так, теперь не мешало бы вспомнить о детях, для матери разлука с ними весьма печальна и ощутима, это тоже повод для страданий. Дети с первых минут жизни жили не с ней, у Екатерины никогда не было сильных материнских чувств, позже она их выплеснет, как и Елизавета на Павла, на своих собственных внуков. Только воспитывать их станет совсем не так, как императрица воспитала ее сына, а разумно, любя, но твердо. Разработанную ею систему воспитания и обучения внуков хоть в рамочку и под стекло, настолько она толкова. Но это Екатерина-бабушка, а матерью она и правда была никакой, просто потому, что детей своих не видела вовсе.

«…поскольку я живу хотя и в одном доме со своими детьми, но их не вижу, нахожусь ли я рядом или за сотни километров от них; я знаю, что Ваше Величество окружили их заботой, какой не обеспечат мои скромные возможности, осмеливаюсь просить Ваше Величество продолжать эти заботы. В надежде на это проведу остаток дней моих в молитвах Всевышнему за здоровье Вашего Величества, здоровье великого князя, детей моих и всех, кто делал мне добро или причинял зло. Состояние моего здоровья из-за всех пережитых горестей таково, что мне приходится опасаться за жизнь мою, а посему обращаюсь к Вашему Величеству с просьбой отпустить меня лечиться на воды, а оттуда к родителям».

Она невиданно блефовала, но была столь решительна, что рука не дрогнула, строчки бежали ровно, буквы выходили четкими, хотя все равно видно волнение. Это хорошо, иначе получится, что письмо написано заранее.

Александр Шувалов принял письмо с каким-то странным выражением лица, которое привычно дергалось, но тут же добавил, что кареты поданы.

Екатерина распорядилась отправляться, ничуть не сомневаясь, что Воронцова с ней не едет. Так и есть, в зале у окна за карточным столом сидели муж и его любовница. Карты в руках засаленные — неудивительно, ими играли все то время, когда великий князь не занимался своими голштинцами и скрипкой.

Видно, Шувалов все же сказал Петру о письме, хотя и не знал его содержания, потому что, увидев супругу, великий князь поднялся со стула, за ним следом, изумленно косясь на любовника, встала и Воронцова. Екатерина с трудом спрятала торжествующий блеск глаз. Пришлось присесть в реверансе, зато дальше каблучки отпечатывали шаг, словно солдаты у мужа на плацу.

В театре не подошел никто (боялись, конечно), зато все глазели на ее ложу куда больше, чем на сцену. Это как вызов, но Екатерина была внешне безмятежно-спокойна, на ней нет вины, пусть это все видят!

Императрицы в театре не было, потому никаких поклонов или недовольства не было тоже.

Этот вечер Екатерина выдержала с честью, теперь оставалось только ждать ответ, но… Шли день за днем, а ответа от императрицы не было, будто и не было того письма. Елизавета Петровна не звала молодую пару ни на какие приемы, хотя Екатерина объяснила это себе просто: шел пост.

Елизавета Петровна, получив письмо от невестки, сначала недоуменно приподняла бровь на Шувалова:

— С чего писать-то, сама не могла подойти и сказать? Что там еще такое?

— С великим князем поссорились.

У императрицы и без этих ссор настроение дурное, сильно колол правый бок, сказывались развлечения и обильные ночные застолья в Масленицу. Во рту горько, никакие «конфекты» не помогали, мутило и сильно подпирало правые ребра. Заниматься очередной ссорой великокняжеской четы вовсе не хотелось, и без них тошно.

И чего им жить спокойно не дает, особенно этой Екатерине? Молода, хороша собой, одно дите родила то ли от мужа, то ли от любовника, второе точно от своего Понятовского, ныне в опале, так за дело — не ее ума в политику лезть! Позвали к трону, так сиди тихо, пока твое время не придет на балах блистать и на троне посиживать подле мужа, а она туда же… С Бестужевым и Вильямсом спелась.

Елизавета Петровна хоть и не любила дела, но понимала, что дыма без огня не бывает, ежели шли слухи, что великая княгиня с англичанами связалась и с Бестужевым вместе поет, значит, что-то тем слухам пищу дало. А что у хитрого канцлера бумаг не нашли, так это не диво, он все предусмотрел, наверняка сжег. У самой бы княгини поискать, да только это уже совсем крайний случай.

Чего ей надобно? И в этом сомнений нет: все ждут, когда императрица умрет, слишком часто припадки стали случаться, вот и роет каждый себе норку, чтобы загодя не пропасть и вовремя наверху оказаться. Тошно было от мысли, что и эта туда же. Ведь привезла нищету из Цербста, одела, обула, прикормила, думала — станет дочерью, а она…

Что «она» — императрица не могла бы сказать, никаких зацепок в дурном поведении невестки не было, разве только любовники да слухи, что с Бестужевым связана… Но любовники вовсе не диво при таком-то муже. И Салтыкова она сама к Екатерине пристроила, решив, что пусть уж лучше с этим, чем с каким лакеем. Как уж там получилось, от кого Екатерина Павла родила, поди, она и сама не ведает, да только мальчонка с каждым днем все больше на Петра похож становится. И взгляд как у князя…

Что дочку от Понятовского родила, поняли все, но ведь и у мужа рыльце в пушку, да не просто в пушку, а как у лисы, в курятнике побывавшей, — весь в этом пуху. Любовница Лизка Воронцова под боком живет и спит вместе с князем. Тут они квиты, хотя попадись такой муж Елизавете, она бы и не так ответила. В глубине души императрица оправдывала неверность невестки, но у нее тут же шевелилась обида на женщину: как посмела ее племянника обидеть?

Раскрыла письмо и ахнула. Невестушка подарочек сделала: благодарила за все хорошее, что от нее и князя видела, и просила отпустить домой! В висках застучало, в голове стало нехорошо. С трудом нащупав кресло, села. Со всех сторон бросились помогать, норовя заглянуть в листок. Но Елизавета Петровна не позволила, свернула, сунула за корсаж:

— После прочитаю, что-то мне не по себе, не хочу всякие бабьи глупости ныне читать.