— Вон в Кронштадт, и не выпускать больного или здорового, пока не сядет на корабль и не отбудет восвояси! И чтоб тому кораблю к нашему берегу не приставать, а буде пристанет, чтоб на лодке отправить в чисто море…

Пришлось Вильямсу все же возвращаться в Англию. Конечно, он прекрасно понимал, что никто ему столь оглушительного провала не простит, а потому, чтобы не быть обезглавленным после позорного разбирательства, бывший посол приложил к виску пистолет. Стрелял он лучше, чем плел интриги…

В феврале Екатерину и Понятовского ждал серьезный удар — был отставлен и арестован Бестужев. Поводом явилось попустительство Апраксину, который, выиграв у Фридриха битву при Гросс-Егерсдорфе, вместо того чтобы развивать наступление и брать Кенигсберг, почему-то стал… отступать и все выигранное потерял! Это было очень похоже на настоящее предательство. Петр, который сначала бесился из-за побед русской армии, теперь скакал от радости на одной ножке, а Екатерина металась от ужаса, не зная, что предпринять.

Дело в том, что она активно переписывалась с Бестужевым и в письмах далеко не всегда была корректна по отношению к императрице, а временами и просто неуважительна. Но опытный Бестужев таких документов не держал, раньше, чем к нему пришли с арестом, все было сожжено. Теперь уже бывший канцлер сумел даже передать великой княгине записочку, что все сжег. Екатерина последовала его примеру, уничтожив даже счета и расходные книги (мало ли что можно проглядеть ненароком!).

Петру было на все наплевать, он переживал за обожаемого Фридриха, не отдавая отчета даже в том, что им с Екатериной серьезно грозила обыкновенная высылка в Голштинию.

Парочка по-настоящему надоела императрице. У нее был внук, которого всегда можно объявить наследником. А Петр раздражал тетку давно, осточертели его пьянки, глупые выступления на Конференции, а уж когда стало понятно, что он еще и сообщает Фридриху все, о чем говорилось на заседаниях относительно планов русской армии… Елизавета Петровна потребовала, чтобы племянник удалился и больше не появлялся.

Великую княгиню она уже тоже недолюбливала за заносчивость и нежелание преклоняться. Ишь какая умная! Завела себе амуры при муже-дураке!

Елизавета Петровна откровенно считала и называла Петра дураком и уродом, но называть наследником внука Павла тоже не спешила. При малолетнем наследнике нужен Регентский совет, а кого в него вводить? Снова начнется раскол, снова между собой передерутся… И Павлуше при этом не то что трона, скамеечки не останется. Императрица прекрасно понимала, что в борьбе за место под солнцем особо ретивые могут действительно уничтожить и Павла. Тянула сколько могла, болела, но тянула…

Великая княгиня сходила с ума от страха, вместе с Бестужевым, казалось, рухнула почва под ее ногами. Вокруг Екатерины никого, свекровь не просто преследовала ее друзей, но делала это с каким-то остервенением. Добрая по натуре женщина вдруг стала неимоверно жестокой, и хотя открыто обвинить княгиню не за что, вокруг нее образовывается пустыня. Придворные прекрасно чувствуют направление ветра, потому избегали Екатерину как прокаженную.

— Наверное, будь у меня оспа, и то подходили бы ближе!

Владиславова в ответ попыталась убедить, что это не так, что все, кто был привязан, не изменили своих симпатий.

— А к чему вам враги, притворявшиеся друзьями?

Екатерина невесело усмехнулась:

— Похоже, вокруг меня только такие и были. Станислав советует все же появиться хотя бы в театре, чтобы прекратить сплетни, что я заперта в своей спальне. Думаю, он прав, и сегодняшний вечер подойдет. В театре будет императрица, хоть раскланяюсь…

Владиславова покачала головой: как бы не было хуже, ведь императрица может демонстративно не ответить. Екатерина фыркнула:

— Пусть только попробует, я буду сама вежливость и покорность.

Они не знали, что начинается период сильнейшего противостояния не только с великим князем, но и с самой Елизаветой Петровной, начинается новый этап борьбы, выиграть который будет очень и очень трудно.

— Распорядитесь, чтобы свита была готова и кареты поданы вовремя.

— А великий князь?

— А что великий князь? Я не спрашиваю, намерен ли он ехать, это его дело.

Но не тут-то было! Елизавета Воронцова в свите великой княгини, а значит, должна ехать с ней, чего совсем не хотелось Петру. Оставаться одному на весь вечер из-за того, что жена решила посетить театр? Пусть сидит дома! А Лизанька будет с ним.

Лицо Шувалова задергалось от тика сильнее, это явный признак надвигающейся бури. Но у хитрого лиса с перекошенной физиономией хватало ума быть осторожным. Кто знает, чью сторону вдруг возьмет императрица, на племянника она уже давно ворчит, и по делу. Потому он поклонился достаточно низко, развел руками:

— Великий князь против вашего выезда.

— Против? Я под арестом? Тогда пусть объяснят за что…

Петр, видно, был за дверью, он ворвался, размахивая руками, и, брызгая слюной, принялся кричать, что карету никто не даст и фрейлины останутся во дворце.

Екатерина с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться прямо в лицо мужу.

— Если вы имеете в виду Елизавету Воронцову, то можете оставить ее при себе, она мне рядом не нужна. А если не будет кареты, то я пойду в театр пешком либо найму извозчика, и сделаю это в одиночестве! Но сначала напишу императрице письмо о том, как обращается со мной супруг, какие нелепые требования выдвигает!

Петр явно растерялся, он не ожидал такого гневного наскока в ответ. Привыкший, что Екатерина отступала и подчинялась, умолкая, стоило только ему повысить голос, он обомлел, услышав на сей раз не просто отпор, а ответный крик. Конечно, у Екатерины слюна не летела изо рта и она не размахивала руками, мало того, говорила разумно, но громко, пусть все слышат!

— К тому же я попрошу Ее Величество вернуть меня в Германию к моим родственникам, если уж я пришлась здесь ко двору меньше, чем другие…

Она чуть не сказала «Елизавета Воронцова», но вовремя сдержалась, не время так сильно настраивать против себя фаворитку мужа, война с ней позже.

Петр обомлел окончательно. Проситься в Германию? Но ведь это скандал!

Словно поняв его сомнения, Екатерина ехидно добавила:

— Но всей Голштинии тоже придется узнать, сколь несправедлив был ко мне супруг, если не позволял даже ездить в театр в праздник!

Несколько мгновений глаза смотрели в глаза, что он мог возразить? Что она изменяла? Но не лучше вел себя и он сам. Что родила детей от других? Но ведь он признал этих детей своими, даже наградные деньги получил за сына… И его любовница вон стоит под дверью и слушает…

Петр дернулся, словно кукла на веревочке при неловком движении кукловода, взмахнул руками и, резко развернувшись, бросился прочь из комнаты. Воронцова, видно привычно торчавшая под дверью, не успела отскочить и взвыла, получив удар.