отчитывать, хотя она и слова плохого ей не сказала.

– Ишь! Гордячка! – понеслось ей вслед. – Нос задрала! А здороваться кто будет?! Еще за прошлый-то раз не извинилась, а уже опять в позу встала! Ох, влепить бы тебе! Поделом будет! Может, выбьют из тебя дурь-то всю!

Вся эта тирада из несправедливых обвинений и посулов продолжалась, и когда она приблизилась к двери и взялась за ручку. Может быть, стоило ответить этой женщине что-нибудь? Осадить ее? Возможно, когда-нибудь она так и делала, но сейчас чувствовала себя несколько растерянной, будто совсем забыла, как нужно себя вести, какой она должна быть и как ей следовало поступать.

Из дома пахнуло запахом пыли и старых вещей. Она не могла сказать, что запах был неприятным. Тем более что он смешивался с ароматом вкусной еды, и у нее желудок свело от голодного спазма.

Поднявшись по узкой лесенке на второй этаж, сразу инстинктивно повернула направо и позвонила в звонок у двери. За дверью слышались голоса, шум, возня. Среди всех этих шумов особенно выделялся громогласный мужской бас. От него почему-то задрожали все поджилки, зубы крепко стиснулись сами собой, а руки сжались в кулаки.

Тем не менее, отступать уже все равно было поздно. Дверь открылась, и на нее огромным животом вперед вывалился мужчина с мясистым красным лицом, перекошенным злобой, и здоровенными ручищами.

– Где опять шлялась?! – с порога завопил он. – Почему сразу после школы не пришла?! С кем была?!

– На занятиях была. Никуда больше не ходила, – выпалила раздраженно, за что тут же получила увесистую оплеуху огромной пятерней, от которой щека вспыхнула огнем и дыхание перехватило от шока. – Не смей меня бить! Я училась! – на этот раз закричала в голос, обозленная таким отношением и будто вспомнив, как это происходило постоянно, что она жила с этим почти всю жизнь.

– Ты кто такая, чтобы рот раскрывать! Поганка бессовестная! Перед всеми меня позоришь! – вновь завопил мужик, перегородив ей проход своим животом и уперев кулачища в свисающие бока. – Я тебя подобрал, пригрел, кормлю, забочусь, а благодарность где?! Одни парни на уме! Почему после школы домой не пришла?! Где шлялась?!

Глаза наполнились слезами от таких жестоких несправедливых слов, не от обиды, от злости. Теперь она вспомнила, что слишком часто слышала подобное, и сердце уже давно оделось в броню, только вот физически она пока что никак не могла себя защитить.

– Не кормили бы совсем! Может, вас лишили бы права опекунства, и мне в приюте было бы лучше, чем у родного дяди! – выпалила с вызовом.

– Ах ты гадина неблагодарная! – взвизгнул вдруг и противный женский голос. Тощая женщина в халате выглянула из кухни из-за широкой спины мужика и принялась отчитывать на свой манер, размахивая полотенцем. – От собственных детей отрываю! Тебе, гадине, даю! Смотри, какую задницу наела и не довольна еще!

Ответить на очередное хамство не успела, потому что теперь получила удар по плечу, от которого пошатнулась и отпрянула к двери. Мысли спутались. Она так устала жить во всем этом кошмаре! Радовали лишь те дни, в которые она могла не пересекаться ни с кем из родных. Тихонько проскальзывала в свой угол и могла спокойно заниматься уроками и прочими делами.

Сейчас первым порывом тоже было увернуться от очередного тычка и попытаться проскользнуть к себе. Пусть бы она сегодня осталась без ужина, но хотя бы весь этот ужасный скандал быстрее бы закончился. Только ее на этот раз не пустили. Огромный живот и злобная тетка с полотенцем сегодня, видимо, решили до конца держать оборону, поэтому единственное, что смогла придумать, это развернуться и вновь выскользнуть на лестницу, сбежать вниз и вырваться на улицу.

Вслед неслись крики, оскорбления, ругань, упреки, но возвращаться туда сейчас точно не хотелось. Видимо, опять придется пойти ночевать к подруге, а на утро слушать очередные вопли тети. Впрочем, с тетей она еще могла кое-как справиться. Пока дядя бывал на работе, она вела себя намного сдержаннее. Похоже, трусила, потому что иной раз племянница вовсе не казалась такой уж кроткой и покорной. В горящем золотыми всполохами диковатом взгляде читалась таящаяся пока сила и полное убеждение в своей правоте, с которыми она могла и не справиться одна.

Когда выбежала на улицу, вновь услышала противные визгливые нападки соседки с балкона.

– А я что говорила! Получила опять за дело?! Получила?! Поделом тебе, дрянная девчонка! – злорадствовала она, тыкая пальцем ей в спину.

Теперь девушка не обратила на нее внимание вовсе, даже взгляда не удостоила. Накинув на одно плечо рюкзак, сунув руки в карманы куртки, трусцой побежала по улице и тут же свернула в узкий переулочек, за ним в другой и в третий, пока впереди не стали видны каменистые берега реки.

– Маргалит, ты еще пожалеешь! – вдруг раздалось откуда-то издалека, и это имя заставило ее задрожать. – Маргалит! – вновь донеслось пронзительно из-за спины, и девушка на миг замерла и обернулась. Ее никто не преследовал, улицы были пустынны, и уже совсем стемнело. Зажглись огни, да и крики постепенно стихли. Город будто вымер. Да ведь это и не был настоящий город, всего лишь город из сна, чьего названия она не знала. – Маргалит! – раздалось вдруг совсем близко в воздухе, который постепенно сгущался и темнел. Стало страшно, душно, невыносимо больно. Она закричала изо всех сил и вдруг проснулась, подскочив на постели.

Слава богу, страшный сон испарился. Только на смену ему пришел другой, более реальный. Тут же откинула одеяло, спустила пижамные брюки и почему-то провела ладонью по татуировке на бедре, прикрывающей шрамы. Вгляделась в изящный узор и лишь теперь заметила, что между нежными красными лепестками роз сияли черные жемчужины. «Маргалит» по-грузински означало «жемчужина» – это было первое, что пришло в голову и потрясло. Она вовсе не Лали Орбелиани. Ее назвали другим именем. Выдали за другую. Или перепутали с другой.

Первым порывом было броситься к двери, стучать в нее изо всех сил, кричать, пока не откроют, и тут же сказать все Виктору. Только дверь вдруг и так раскрылась, и Виктор появился в проеме. Неспешно вошел, не спросив разрешения, как хозяин. Включил торшер у комода и остановился в паре метров от кровати, скрестив на груди руки. Сейчас на нем были лишь шелковые брюки от пижамы. Волосы были всклокочены после сна, каждый мускул отливал в теплом свете лампы, подчеркивая неприлично соблазнительное спортивное тело.

– Ты кричала и металась во сне. Снова кошмар? – спросил, нахмурившись.

– Это не ваше дело, – проворчала сердито, поправляя пижамные брюки, подтягивая