сломает, придется бросать оборудование и уходить в океан. В сторону острова путь отрезан водой…

Мария Карповна представила темную-темную ночь. Громоздящиеся до неба и раскачивающиеся на волнах ледяные горы, на которых вспыхивают красные блики от дымных костров, зажженных людьми. Трещат в кострах лишняя одежда и малоценное оборудование, облитые бензином. Царапают люди лед чем попало, чтобы расчистить его и сгладить для самолета.

Устали люди вконец. Пьют воду, поставленную в канистре возле костра.

Мария Карповна всхлипнула, посмотрела на стол, на свои роскошные деликатесы, еще раз всхлипнула погромче и попротяжнее.

– Зимовка Соленая Губа, зимовка Соленая Губа, – позвало радио. – Тетя Муся, ваши ребята, Наташка и Ленька, в назначенный час на радиосеанс не явились. Вы, тетя Муся, не беспокойтесь. Они тут толкались, потом куда-то исчезли и не явились. Наверно, гоняют где-нибудь. Я им завтра задам, тетя Муся.

– Как это не явились?! – Мария Карповна озадаченно оглядела избу. – Куда же они подевались?

– Ребята ведь все такие – матери ждут, а они и не помнят, – объяснило радио добрым Раиным голосом.

Мария Карловна подбежала к столу, принялась трясти мужа.

– Степан, Степан! Дети на радиосеанс не пришли. Месяц целый ждешь, чтобы хоть голоса их послушать, а они не явились. Степан! Ну, проснись ты! Ты мне скажи, какие у них заботы, чтобы матери двух слов не сказать по радио?!

Степан Васильевич мычал и не просыпался.

– Пить… – внезапно и громко сказал с печки гидролог Чембарцев.

– Сейчас, – Мария Карповна выпустила мужнины плечи, налила в кружку чаю горячего, размешала в нем аспирин, варенье, спирту добавила. Поднявшись на табурет, она поднесла питье к запекшимся губам гидролога. – Пей горяченькое. Как ликер, правда? С вареньем морошковым…

Напившись, Чембарцев откинулся на подушку. Губы его зашевелились и зашептали:

– Я – «Снег», я – «Снег». Как ты, Коля? «Фиалка», «Фиалка», ты за ним пригляди…

– Приглядит, – сказала Мария Карповна. Она постояла недолгое время посреди избы, потом надела унты, малицу, сняла со стены ружье и еще постояла, раздумывая.

– Говорит Центральная арктическая метеостанция, – сказало радио. – Передаем штормовое предупреждение. Из околополюсных районов в юго-западном направлении движется ураганной силы циклон. Завтра циклон пройдет над зимовками Дальняя, Нельмин Нос, Трофимовка, гидропостом Топорково, зимовкой Соленая Губа, поселком Порт. Самолетам и вертолетам вылеты в этот район запретить. Всем подвижным средствам, находящимся в указанных районах, вернуться на базы или найти укрытия.

Мария Карповна выключила приемник, свет выключила, оставив только одну лампочку маленькую, от аккумулятора, закинула за спину ружье, взяла лыжи и вышла во двор.

Тихо стало, потому что движок, который стучал во дворе, Мария Карповна заглушила.

Тихо, только хрустит в воздухе нарождающийся снег. Только взвизгнула, проснувшись, озорная собака Жулик, пододвинулась к миске и принялась неторопливо слизывать с краев густую еду.

* * *

– Р-раз… Два-а… Р-разом! – командовал Ленька, и все трое бросались вперед – плечом в дверь.

– Может, она не приедет, чего суетиться? – когда они набирали воздух для нового тарана, сказал Коля. – Может, у нее свои дела, а мы в синяках…

– Приедет. Как мы на сеанс не явимся, она сразу прикатывает. Приготовились!

Наташка тоненько всхлипнула.

– Она уже два раза в этом году приезжала. Один раз на собаках. Другой на лыжах.

– Р-раз… Два-а… Р-разом! – Все трое качнулись вперед. Отбитые плечи ударили в дверь без особой ярости. Наташка всхлипнула громче.

– Мне Леньку жалко. Он старший, – ему попадет.

– Подзатыльниками или словами? – спросил Коля.

– Словами. К боли я терпеливый… – Представил Ленька Соколов свою маму, Марию Карповну. Сидит она у директора в кабинете в мягком кресле, вся от растаявшего мороза мокрая. Директор потчует ее горячим чаем. Она чай прихлебывает и говорит: «Здоровые, не больные, и слава богу…» А сама смотрит на Леньку, смотрит и, насмотревшись, принимается причитать: «Лучше бы мне помереть, чем видеть, какой ты растешь безответственный. Я уж не девочка, чтобы бегать на лыжах за сто километров. Мне уже на покой пора. Нет у тебя совести и не будет. Ты об отце подумал? Отец десять дней в тундре обретался – не спавши, не евши. Он, ты думаешь, деревянный?.. Ишь глаза-то бессовестные. Другой бы, хороший, заплакал, прощения у матери попросил. Безответственный ты, Ленька, совсем безответственный. И Наташка – а еще девочка, как не стыдно – тебе подражает…»

– Словами хуже всего, – задумчиво сказал Коля. – К подзатыльнику можно отнестись с юмором… Давайте с разбегу. – Коля оттянул Леньку и Наташку в глубь кладовой. – Р-раз… Два… Взяли!

Ребята с разбегу ударили в дверь. Дверь легко отворилась. Она распахнулась как бы сама собой. Ленька, Коля и Наташка вывалились в кабинет прямо под ноги седому сутулому учителю физики Михаилу Матвеевичу.

Учитель подобрал слетевшие с носа очки, посмотрел сначала на ребят, потом в кладовую. Подобрал осколок лучевой электронной трубки и долго рассматривал его, двигая и поправляя очки на носу.

Наташка закусила губу, прижалась к Леньке. Так, прижавшись друг к другу, они и попятились к двери. Только Коля не волновался. Он и Матвею Михайловичу посоветовал:

– Вы не волнуйтесь. Мы за эту штуку внесем. – И протянул учителю десять рублей.

– Чем это пахнет? – тихо спросил учитель.

Коля понюхал десятку.

– Ничем…

Но учитель, подрагивая ноздрями, уже шел к рации. Включил… Из рации повалил желтый дым.

– Вот чем пахнет! – загремел учитель неожиданно мощным басом.

– Мы же внесем, – пискнул Коля.

– Что такое – внесем? Что такое – внесем? Извольте явиться к директору… И немедленно. – Михаил Матвеевич помахал Колиной десяткой, уставился на нее, разглядел и воскликнул. – А это что такое?!. Немедленно! Сию же минуту к директору!

Ребята выскочили из кабинета.

* * *

Северное сияние, порванное верховым ветром, пошло улетать ввысь, рассыпалось и закружилось в вышине мерцающей пылью.

Все изменилось в природе. Все посуровело вдруг, как если бы адмирал сменил свой парадный мундир с орденами на боевой строгий китель.

И медведь, что лукаво сидел у продушины, поджидая тюленя, ушел за торосы. И песец, и сова, и мгновенный, как луч, горностай, бегут-летят, как снег на снегу, невидимые, ищут щели.

– Говорит Центральная арктическая метеостанция. Передаем второе штормовое предупреждение…

И леммингово осторожное племя зарывается в снег, едва успев добежать до своих сытных нор.

– «Снег», «Снег», я – «Фиалка». Евгений, где же вы, наконец? Почему молчите – не отвечаете?

Гидролог Чембарцев сидел на зимовке Соленая Губа у приемника. Веки у него тряслись. На распухших пальцах при свете маленькой тусклой лампочки, и на лице, и на груди тоже, можно было разглядеть темные пятна, которые станут ранами, медленными и болезненными, – мороз, как огонь, ранит больно