— Вообще рыцарь должен руководствоваться знанием геральдики и при нужде уметь истолковать и герб, и девиз. — Торгрим почесал загривок. — Но наша, например, геральдика абсолютно любой наземный герб трактует как оскорбительный. А у вашего племени что, нету никакого внутреннего представления о том, кому что пристало? Тотемы различные, символы, личные пристрастия?

— Какие еще пристрастия? Кружка с пивом?

— Хороший символ, одобряю. Вот только на него, наверное, целая очередь стоит. Словом, по сторонам посматривай… мы ж тебе не фамильный герб подбираем, а так, лишь бы глаза отводил, так что любой подойдет, на котором только нет розового цвета, королевских регалий и символов, повторяющихся более трех раз, а то сам запутаешься.

— Ты ж не ждешь, что я сам его изучать буду? Повесил и ладно, а то еще от стрел можно загораживаться.

Бинго худо-бедно втиснулся в перевязь, оставив меч неуклюже болтаться по левому борту. Торгрим поймал себя на том, что вот уже опять гоблин рушит его восприятие: обычно опытный боец в каждом жесте, в каждом шаге упорядочен и тем себя выдает, этот же нелеп, как тряпичная кукла, в нем и не заподозришь лихого рубаку! Неужели правда гоблины — столь дивный народ, что всякое умение извлекают из себя только по мере надобности, а в праздное время являют собой мешки костей и криминальных наклонностей? На оллама бы их клана глянуть, или как там у них величается наставник, — тоже, поди, мудростью наливается только на время проведения уроков, а в остальное время пень пнем?[8]

Рансеру за время гоблинской пробежки успели перековать три с половиной ноги — Торгрим довольно крякнул, принял на колено так и оставшуюся подогнутой недоработанную конечность, подобрал брошенный тут же молоток и в два коротких удара загнал последние ухнали лично.

— Хорошие люди, — сообщил он Бингхаму, пресекши попытку того добраться до колодца и таки в него плюнуть напоследок. — Ничего лишнего не спросили, а напротив, помогли. Не стыдно ли тебе их пытаться обокрасть напоследок?

— Стыдно мне не бывает, — признался Бинго доверительно. — Мало ли, с какой стати они хорошими прикинулись. Может, просто побоялись тебя злить, ты ж при топоре! Да и это… ничего такого уж страшного я им не уготовил, даже сжечь кузню почти не собирался. Подумаешь, уволок бы чего-нибудь железное — они ж в кузнице, борода, нешто новое не выкуют? Заодно лучше работать насобачатся.

— Вот так и получаются великие злодеи — убеждая себя, что на остриях своих кинжалов несут сплошное благо! В наших краях есть дуэргары, именуемые еще серыми дварфами, так те гады несусветные, а туда же — считают себя насквозь правыми.

— Но в действительности-то прав всегда ты?

— А как же! — Торгрим осекся, осознав подвох. — Э нет, ты меня с этими не равняй! Я всегда делаю, как надо, а не как мне приспичило!

— Как кому надо?

— Э… Морадину, вседварфийскому отцу-прародителю. А эти твои дуэргары? Вот не поверю, что с такими, как ты, они ратоборствуют только заради острых ощущений.

— Ну… думаю, они согласно заветам своей праматери Дуэрры поступают, но понятно же, что прав Морадин! Он и старше, и мужчина, в конце концов, у него борода вот докуда, молот и цельное хозяйство, Наковальня Душ и прочее.

— Я так думаю, друг Торгрим, что не бывает тотально правых и неправых. Вот тот же наш Гого — он прав в жизни был только один раз, когда заявил, что пиво кончилось… а ведь тот еще случился деятель, по сию пору всем миром расхлебывают.

— Чтоб я от тебя более не слышал подобной ереси! Своего Гого ты как хочешь суди, мне до того дела нет, а уж мне позволь верить, что Морадин прав до точки, а Дуэрра — бешеная коза и это… экстремистка!

— Да я разве против? Верь во что хочешь, хоть в то, что небо в полоску. — Бинго покосился вверх, дабы убедиться, что ненароком не ошибся с аллегориями. — Я только говорю, что тебе голова и прочие руки-ноги даны неспроста, и кабы ты своему Морадину нужен был для того, чтоб хвост ему заносить, явился бы ты на свет волосом в его бороде, тут уж и соблазнов отклониться не было бы.

— А коли руки есть — так для того, чтоб все на пути поджигать?

— Не, поджигать — это частность. Я, к примеру, подожгу, а ты и потушить можешь.

— И потушу!

— А вот спорить готов, что ничего твой Морадин тушить не завещал.

Увлекшись теологическим диспутом, Бинго утратил бдительность, и дварф наконец до него добрался — цапнул одной рукой за ворот, второй — за пояс и, особо даже не крякая, оторвал от земли. Гоблин и ахнуть не успел, как взлетел над дварфийской головой и оказался выжат на уровень Рансерова седла.

— Дубина ты паскудная, — с чувством выговорил ему Торгрим и слегка встряхнул, отчего получил болтающимся мечом по шапелю и поморщился от звона. — Есть в твоих словах правота, не стану оспаривать. Когда Морадин нас ковал и в мир запускал, он нам не зря дал и мозги, чтоб ими судить по обстоятельствам, и руки, чтоб было чем подкреплять решения. Но еще и душу он вложить не забыл — это, чтоб ты знал, как весы внутри тебя, и на них всякое дело взвешивается, и которое дело доброе — то завсегда должно перевешивать. Нельзя вот так, на ровном месте, совершать пакости! Не потому что по шапке надают, а потому, что так неправильно. А неправильное умножать нельзя! Это как дом строить накось — много он не выстоит, тебе же на башку и обрушится. Что еще хуже — не на твою башку, а на детей твоих, внуков и правнуков. Ты не просто делай — ты к себе прислушивайся! Что чувствуешь?

— Что сейчас опять блевану, — сообщил Бинго тревожно. — Чего завелся-то? Сам подумай, для чего такие, как ты, воины вообще являются? Чтоб это неправильное искоренять. А не будет это неправильное насаждаться — вымрете ж с тоски, как звери мамонты!

— А я и не против. — Торгрим вздохнул и поставил его обратно на ноги. — Вымрем так вымрем, но благодаря таким, как ты, дел у нас еще не на одно поколение. А станет мир сплошь чист и правилен, будем заниматься одним только ремеслом, строить будем, ковать, по камню резать — это ж чистая благодать, для всякого дварфа мечта хрустальная. У тебя вот есть мечта?

— С амазонкой возлечь. Издаля видел единожды, с тех пор, как вспомню, зудит со всех сторон и это… настроение поднимается.

— До чего ж ты жалкий и мелочный!

— Ничё себе — мелочный! Ты б ее видел, самого бы за бороду оттаскивали!

Торгрим не удержался, плюнул Бингхаму под ноги и полез на пони. Главным образом потому, что амазонку тоже как-то видал и по большому счету не мог эту тему обсуждать, не опасаясь, что язык начнет заплетаться, а лицо покраснеет, как свекла. Действительно, вроде поверхностно и недостойно сурового воителя, но какого-то ж Стремгода эти девы повадились развиваться в такую степь, что, их завидя, о сражении перестаешь задумываться. И главное, где там светлое будущее, которое то ли еще придет, то ли размажется о стены дварфийских цитаделей, веками сдерживающих глубинные напасти, в то время как амазонки вполне себе тут, на поверхности, и, по слухам, к доблестным воинам, какого бы роду те ни были, бывают весьма благосклонны. Тьфу, пропасть! Прав был сэр Малкольм, светлая голова и коварный планостроитель, за путешествие в компании с этим олухом, лучащимся непосредственностью, с него и впрямь надо будет молока за вредность стребовать. А уж потом, когда дело будет сделано…