— Я вам гадам покажу, кто в этой деревне хозяин! —до хрипоты орал дед. — Я вас, архаровцев, отсюда всех повыкидываю! Это моядеревня, моя земля и мои порядки!!! В городе будете себя вести как хотите, аздесь… Здесь старших почитают… Сколько вы сюда из города приезжать будете,столько я вас и убивать буду! Пачками будете приезжать, пачками и будуубивать!!!

Вдруг дед Герасим замолчал и грохнулся на землю. Я хотелабыло броситься к нему, но увидела, что он как-то странно закатил глаза иуставился в одну точку. Сзади меня раздался выстрел, и я, не раздумывая,бросилась со всех ног в ту сторону, где стояла моя машина. Видимо, меня спастот отрезок времени, пока эти двое выбирались из могилы и осматривали своегодруга.

Добежав до своей машины, я сунула домкрат в багажник и,посмотрев на стоящий рядом незнакомый джип, на котором, видимо, было привезенооружие, молниеносно заскочила в салон. Я не знаю, где я нашла силы завестимашину и надавить на газ. В такой момент для меня это было труднее всего насвете. Я ни о чем не думала и, наверное, даже не хотела думать. Я простосмахивала слезы, тихонько всхлипывала и давила на газ…

Я не заметила, как доехала до дома, и некогда такая долгаядорога показалась такой короткой. Поднявшись в свою квартиру, я пулей добежаладо бара и налила себе изрядную порцию виски. Затем залпом выпила и посмотрелана себя в зеркало. Мое отражение было бледно-зеленого цвета и какое-то глубоконесчастное. От выпитого я совершенно не захмелела, но мне стало немного легче.

Скинув одежду, я приняла холодный душ и, замотавшись вдлинное махровое полотенце, пригладила мокрые волосы. Все закончилось. Бог мой,неужели все закончилось и я уже в который раз осталась жива?

Посмотрев на стул, я слегка вздрогнула и выдавила из себягрустную улыбку. На стуле висел пиджак Макса. Так непривычно, в моем доме и…мужская вещь. И даже с этим висящим на стуле пиджаком мой дом почему-товыглядел одиноким. И мне даже показалось, что я живу не в огромной квартире в центреМосквы, а в какой-то обшарпанной избушке на краю леса. В этой избушке топитсярусская печь. Я даже слышу, как потрескивают поленья, и вижу в печи маленькиеугольки… Но только странно, что эта печь совсем не греет и от нее нету жара…Словно, она не настоящая, а какая-то декоративная. Ее тепло обманчиво. В негоможно поверить — ну как же, огонь горит! — но только да ощутить. Наверное,так же и в моей квартире. В ней появились мужские вещи и даже запахло мужчиной,но только от этого в ней не стало тепло.

В моей душе затаились пустота и безысходность, и мне былоочень тяжело справиться с этим гнетущим чувством. Мне хотелось рассказать обовсем Максу, но жизнь научила меня не доверять безгранично мужчинам, а говоритьим только о том, что я посчитаю нужным и необходимым. Я услышу слишком много«почему?» и сомневаюсь в том, что смогу на них ответить. Мне придетсярассказать про Михаила и про нашу ТЕРАПИЮ ДЛЯ ОДИНОКИХ СЕРДЕЦ. Макс посчитаетэто предательством и вряд ли сможет меня по-настоящему понять и простить.

Подойдя к окну, я посмотрела на лежащую на нем Библию,которая осталась со времен Светки, и положила на нее руку. Конечно, я великаягрешница, в церковь выбираюсь редко, никаких постов не соблюдаю, но я всегдаверила в Бога, только своего Бога, который живет в моей душе И которому яискренне преклоняюсь. Этот Бог только мой. Он мой Ангел-Хранитель и мойпоистине родной человек. Я никогда не принимала ту веру, которую нам постояннонавязывают. Я выбрала свою веру сама, свою собственную… И этот Бог постоянноменя бережет, потому что он меня любит ничуть не меньше, чем люблю его я.

Положив руку на Библию, я мысленно попросила своего Бога отом, чтобы все обошлось, и о том, чтобы все опасности, навалившиеся на меня впоследнее время, обошли меня стороной.

Я оставила Библию на окне и принялась бессмысленно бродитьпо квартире. Я, как губка, начала впитывать безлюдье, покой и тишину. В моейдуше пусто. Нет ни боли, ни радости, ни даже ставшего привычным испуга. Явключила кондиционер и прислушалась к его уютному гудению Затем я включилаплеер с лазерными дисками и погрузилась в океан моего любимого джаза. И я вдругпоняла, что живу, что моя жизнь продолжается, несмотря ни на что. А музыка… Онатакая красивая и такая противоречивая… То громкая, то тихая, как шепот… Онатакая же противоречивая, как и я, как вся моя жизнь.

В подсознании я понимала, что в своих многочисленных бедахвиновата сама, что никогда нельзя зариться на чужие деньги, потому что этоужасно и это может кончится плачевно… Но как вернуть кучу денег, котораясовершенно случайно очутилась в твоих руках?! Слаб человек… Еще мама всегдаговорила мне, что всех денег не заработаешь, что не нужно стремиться отхватитьсебе все, чтобы жить «как белые люди». Мама говорила, но в жизни все получаетсясовсем по-другому. Совсем… Я все понимаю. Все. Но есть вещи, которые я так и немогу понять, а уж тем более сделать. Я понимаю, что в этой жизни не стоит особонапрягаться, что нужно просто жить и довольствоваться тем, что имеешь. А еслиты захочешь большего, то можешь потерять то, что у тебя есть. Это логика, и этотак. Но я не понимаю эту логику, вернее, понимаю, но не могу ей последовать. Яхочу все и хочу все сразу. Я никогда не могу довольствоваться тем, что имею,потому что со временем, сколько бы я ни имела, мне становится мало. Я не могуне напрягаться и еще не научилась до конца расслабляться. Я постоянно чего-тожду и стараюсь во всем победить, потому что я привыкла быть первой. Еще ссамого раннего детства я привыкла быть первой.

Я не хотела думать о том, что произошло совсем недавно надеревенском кладбище, потому что если я буду об этом постоянно думать, то япросто сойду с ума. Мне было жаль деда Герасима, но я понимала, что уже ничегоне могу для него сделать. Я даже подумала о том, что я должна позабыть оспрятанных деньгах, хотя бы временно, хотя бы на тот момент, пока все неутрясется.