Комиссар был так занят, глядя по сторонам, что пропустил музыкальную «подводку» к появлению Флавии и повернулся, только услышав ее призывы: «Марио! Марио! Марио!»

Зрители приветствовали певицу с неистовым энтузиазмом, хотя она еще ничего и не сделала. Насколько помнил Брунетти, в первом акте Флавия была задействована мало. Она стояла метрах в шести или семи от него; с такого расстояния были видны и театральность ее грима, и проплешины на кое-где потертом бархатном платье. Близость, однако, усиливала и энергетический ореол, окружавший ее, когда она нараспев сыпала ревнивыми обвинениями в адрес возлюбленного. Тенор, такой ригидный и неестественный во время своей первой арии, в ее присутствии ожил и исполнил короткий отрывок с напором, который накрыл Брунетти как волна и наверняка произвел впечатление на слушателей. Комиссару случалось допрашивать тех, кто убил ради любви, и в их признаниях слышалась такая же восторженная неопределенность.

Следующая сцена… Флавия ушла, и в ее отсутствие все моментально поблекло. Брунетти решил было отправиться к ней в гримерную, но вскоре передумал. Во-первых, незачем тревожить ее во время представления, а во-вторых, ему не хотелось быть увиденным или услышанным, когда он попытается покинуть укрытие.

Комиссар понаблюдал за певцами. Тенор преувеличенно гримасничал, чтобы его экспрессия не потерялась в ярком свете софитов… Баритон, исполнявший партию Скарпиа, изображал злодея-злодея и потому был неубедителен… Но стоило вернуться Флавии, на которую Скарпиа тут же направил свое вожделение, как настроение переменилось; даже музыка зазвучала более взволнованно.

Вот Тоска проходит по сцене в поисках возлюбленного, и все ее существо вибрирует ревностью… Скарпиа из змеи превращается в паука и плетет свою паутину, пока Флория Тоска не попадает в нее и, обезумев от подозрений, ставших уверенностью, не убегает прочь… Только великолепие массовой сцены – с религиозной процессией и хором, поющим Te Deum[88], спасало ситуацию, когда вместе с Флавией с подмостков исчезала и ее энергетика. Пуччини был настоящий шоумен, и эта сцена получилась мощной, с финальным признанием Скарпиа: Тоска! С тобой я небо забываю!

Первый акт завершился громом аплодисментов, просочившимся и сюда, за кулисы. Три главных персонажа вышли в центр сцены и уже оттуда, рука об руку, – к рампе, за своей долей оваций.

Пока зрители хлопали, Брунетти постоял немного, размышляя. Стоит наведаться в гардеробную к Флавии или все-таки нет? Театральные охранники, выстоявшие весь первый акт в боковом «кармане» сцены, удалились вместе с певицей. Решив, что Флавии и так хватает стрессов, комиссар пошел к Вианелло. Вместе они вполне смогут обойти всю арьерсцену: вдруг отыщется кто-то, кого, как и их самих, там быть не должно?

Двадцать минут спустя они с инспектором стояли возле противопожарной двери и смотрели, как рабочие сцены зажигают и расставляют канделябры на столе Скарпиа, взбивают подушки на диване, где тот намеревался надругаться над Тоской, и аккуратно кладут на стол нож и ставят блюдо с фруктами. Откуда-то сбоку выскочил мужчина, поправил фрукты, передвинул нож на сантиметр вправо, отошел, чтобы полюбоваться своей работой, и удалился.

Скарпиа, улыбаясь и разговаривая по телефонино, вышел на сцену и сел за стол. Сунул мобильный в карман парчового сюртука, взял в руку перо. Аплодисменты с той стороны занавеса сигнализировали о появлении дирижера. И наконец – начало второго акта…

Брунетти отметил про себя, как успокаивает эта музыка: ни за что не догадаешься, какую трагедию она предвещает. Но потом ее легкость исчезает, и вот уже Скарпиа предается своим насильническим фантазиям. Слова, которые он при этом произносит, глубоко взволновали Брунетти – хотя бы потому, что он часто слышал нечто подобное от арестованных. Нет, мне больше по вкусу принуждать к подчиненью, чем выпрашивать ласку!.. Нет числа богатствам земли, радостям жизни!.. И пить до дна кубок земных наслаждений я буду!

От слов Скарпиа сразу переходит к делу, и разворачивается сцена словесного и физического насилия. Угрозы в адрес Каварадосси, приветствия Тоске… Скарпиа тут же начинает играть с ней, как кот с мышью, пока ее возлюбленного пытают и он стонет от боли. Паника Тоски нарастает, и вот Каварадосси, окровавленного и обессиленного, выволакивают на сцену и сразу же – прочь с глаз…

Музыка смягчается, становится откровенно игривой – странная прелюдия к ужасам сексуального шантажа. Брунетти переключает внимание на Тоску – как раз вовремя, чтобы увидеть, как ее взгляд падает на лежащий на столе изящный ножичек для фруктов – тонкий клинок, достаточно длинный, чтобы осуществить задуманное. Женщина касается ножа, и кажется, что мышцы у нее под рукавом напрягаются от того, с какой силой она сжимает рукоять. Потому ли, что теперь она вооружена, Тоска так прибавила в росте? Или потому, что выпрямила спину и стряхнула с себя эту гипнотическую слабость?

Скарпиа откладывает перо, отодвигается от стола – как человек, который славно потрудился и вот-вот получит награду. Он идет к Тоске, помахивая охранной грамотой, словно это конфетка и он приглашает ее к себе в автомобиль: ну, иди сюда, ко мне, моя сладкая девочка! И когда он уже близко, она вдруг ударяет его в живот, рывком подносит нож вверх, к грудине, и вынимает… Брунетти охнул, когда впервые увидел этот жест на прошлой неделе, и сейчас, когда Флавия была так близко, впечатление, что все это происходит на самом деле, было еще сильнее. И у комиссара снова перехватило дыхание.

Отвернувшись от зрителей, Скарпиа извлекает шприц с «кровью» и выдавливает ее себе на живот, потом поворачивается к Тоске и хватает ее. Она, с раскрасневшимся от гнева лицом, кричит: Тоска крепко целует!, а потом: И женщиной казнен ты! Далее, в числе других реплик: Я ведь здесь, – любуйся, о Скарпиа! – кричит она в лицо умирающему, и Брунетти ужасается ее поступку и… удивляется тому, что ни одна женщина в зале не встала, чтобы воздать ей хвалу.

Вот Тоска вырывает охранную грамоту из мертвой руки, расставляет свечи по обе стороны от головы покойника, кладет ему на грудь распятие и, пока музыка вторит смерти Скарпиа, идет спасать своего любовника…

Занавес закрывается. По ту сторону аплодирует зрительный зал. Скарпиа встает сперва на колени, потом на ноги, отряхивает одежду и протягивает руку Флавии, которая появляется откуда-то сбоку. Каварадосси, с менее окровавленным лицом, выходит и берет ее за другую руку. Они направляются на авансцену через узкий проход, оставленный между «крыльями» занавеса нарочно для этой цели. И попадают в лавину аплодисментов.

– Боже, кто бы мог подумать! – послышался откуда-то сзади голос Вианелло. – Магия какая-то, правда?

«Ну вот, еще один неофит», – сказал себе Брунетти, а вслух произнес:

– Да, опера – это магия. Или может ею быть. Когда певцы в ударе, с этим мало что может сравниться.

– А когда нет? – спросил инспектор, но таким тоном, словно отказывался в это верить.