Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ее специальность? – спросил Брунетти, заранее зная ответ.
– Пение.
Комиссар положил левую руку на живот, уперся в нее локтем правой и погладил лицо. Возле его губ обнаружилось пятнышко недобритой с утра щетины, и Брунетти осторожно потер его двумя пальцами свободной руки.
– Я внимательно слушаю! – сказал он.
Синьорина Элеттра аккуратно положила перевернутый листок перед ним на стол и, глядя на следующий лист, лежащий у нее на коленях, продолжила:
– Три года назад доктор Морис Лемье добился судебного запрета, и с тех пор его дочери Анн-Софи нельзя менее чем на двести метров приближаться к нему, своей сестре Шанталь, ее мужу и детям.
– По какой причине?
– Анн-Софи обвинила отца в том, что он пытается рассорить ее с сестрой.
Синьорина Элеттра посмотрела на комиссара, потом снова на лист бумаги.
– Она заявила, что отец раздает вещи из своего дома, оставленные его женой в наследство дочерям в равных долях. Что доктор Лемье разрешил старшей дочери пользоваться этими вещами при его жизни, и та увезла их к себе, в Тулузу. – Ответ на следующий вопрос был у секретарши наготове, Брунетти не успел даже рта раскрыть. – Очень дорогие картины, редкий фарфор, мебель, драгоценности матери и другие предметы упомянуты в официальном обвинении, а также в завещании его покойной супруги.
– Значит, Анн-Софи – пострадавшая сторона? – Брунетти постарался, чтобы его вопрос прозвучал бесстрастно.
– Полиция решила иначе. Как и органы правосудия.
– Что же случилось?
Синьорина Элеттра отложила второй листок и сверилась с третьим.
– Анн-Софи стала звонить отцу и обвинять его в предательстве и обмане. Когда доктор Лемье перестал отвечать на ее звонки, она принялась слать ему имейлы, сначала с обвинениями, потом с угрозами. Через год он обратился в полицию и подал жалобу на дочь, приложив копии полученных от нее электронных писем.
Синьорина Элеттра словно читала вслух сказку.
– Полиция изучила электронную переписку. Мсье Лемье представил документ от назначенного судом юриста, из которого следовало, что все объекты, перечисленные в заявлении истицы, до сих пор находятся во владении доктора Лемье, в его доме. Дело передали в магистрат, и начались слушания.
Секретарша оторвала взгляд от листка и положила его на стол, поверх остальных.
– Судебное решение было принято через год, – сказала она и добавила более оживленным тоном: – Звучит так, словно это могло случиться и у нас, правда?
– Слишком скоро, – ограничился коротким ответом Брунетти.
Синьорина Элеттра продолжила:
– Это решение действует до сих пор: Анн-Софи должна держаться подальше от своих родственников.
– Она его выполняет?
– Кажется, да, – ответила синьорина Элеттра. – Или даже уехала из страны. В любом случае она не контактировала с ними больше года.
– Знают ли они, где Анн-Софи сейчас?
Секретарша покачала головой.
– Я не связывалась с ее родственниками напрямую. В моем распоряжении были лишь полицейские файлы.
Брунетти подумал о цветах, и об изумрудах, и о том, что Анн-Софи никогда не работала.
– Это состоятельная семья?
Синьорина Элеттра ушла от прямого ответа:
– Одна из картин, которая, по предположению Анн-Софи, была отдана сестре, – Сезанн, вторая – Эдуард Мане.
– А! – воскликнул комиссар. – Мать оставила дочерям деньги?
Секретарша заглянула в свои записи, но Брунетти подумал, что на самом деле ей это было не нужно.
– Каждая получила более двух миллионов евро. Парижанин, с которым я общалась, говорит, что упоминалась также и Швейцария.
Те, у кого есть картины Сезанна, часто говорят о Швейцарии – это Брунетти знал наверняка.
– У вас есть фотография Анн-Софи? – спросил он.
Это уже перебор, ну правда! Синьорина Элеттра что, вживила чип ему в мозг и теперь читает его мысли? Следующий листок, который молодая женщина вытащила из стопки, оказался фотографией. Она протянула ее Брунетти со словами:
– Анн-Софи – третья слева во втором ряду.
Групповое фото девочек-подростков, судя по всему одноклассниц, сделанное на фоне высоких сугробов. Все одеты соответственно, в левой руке у каждой – лыжи. Третьей слева во втором ряду оказалась высокая девочка с широкой жизнерадостной улыбкой. Эта мадемуазель вполне могла бы быть сестрой любой другой девочки на фотографии, и вообще, создавалось впечатление, будто все они из одной семьи.
– Когда и где был сделан этот снимок? – спросил Брунетти.
– В Санкт-Морице, в Швейцарии. Лет двадцать назад. Они всем классом ездили туда на зимние каникулы.
– Что это за школа? – поинтересовался Брунетти, вспоминая растрескавшиеся классные доски, потрепанные стулья и парты своего личео.
– Тоже швейцарская. Частная. Дорогая.
– Есть другие фотографии?
Были еще семейные снимки, но Анн-Софи забрала их все с собой, когда уезжала из отцовского дома.
– Неужели никто не сфотографировал ее, пока шло судебное разбирательство? Пресса обычно в восторге от таких историй, – сказал комиссар.
– Фотографии есть, но либо ракурс на них неудачный, либо они сделаны издалека, – ответила синьорина Элеттра виновато, словно это было ее просчетом, и пояснила: – В отличие от нас, французы спокойно относятся к таким вещам. У них не каждый судебный процесс превращается в цирк.
– Счастливые люди, – произнес Брунетти и, видя, что секретарша приберегла напоследок что-то важное, поинтересовался: – Что-нибудь еще?
– Лет пять назад Анн-Софи попала в автокатастрофу и более двух месяцев провела в больнице.
– Детали происшествия?
– Она как раз пересекала перекресток, когда в нее врезалась другая машина, хотя и был красный свет. – Синьорина Элеттра посмотрела на Брунетти, помолчала, а потом продолжила, даже не взглянув на свои записи: – Вместе с Анн-Софи была мать. Она погибла. Водитель и пассажир из второй машины – тоже.
Тут выдержка изменила Брунетти.
– Кто видел, что они ехали на красный?
Его воображение разыгралось: муки совести, отрицание, ответственность за смерть матери и еще двух человек, многомесячное пребывание в больницах – куча времени, чтобы обдумать все это, оценить и проникнуться чувством вины, а потом отринуть его. Кому по силам пережить такое и не свихнуться?
– Водитель и пассажиры машины, которая ехала следом за Анн-Софи, утверждают, что горел зеленый, – сказала синьорина Элеттра, положив тем самым конец этому дикому сценарию. – У Анн-Софи было три перелома на правой ноге, и с тех пор она хромает.