— И что же вы предприняли? — спросила Докки, пораженная хаосом в руководстве войсками.

— Написал государю, что, желая в точности исполнить его волю, двигаюсь по указанному маршруту, — усмехнулся Палевский. — Но просил при этом прислать кого-то на мое место ввиду близости неприятеля, а также дать указания, каким образом мне следует поступить, ежели противник не останется на месте и не продолжит идти по следу отходящей армии, а начнет преследовать меня. После этого его величество отдал мне новое распоряжение, оставляя меня на той позиции, которую я занимал.

— Как вы искусно вышли из положения! — невольно восхитилась Докки. — У вас явные дипломатические способности.

— Приходится приспосабливаться, — рассмеялся он. — Без дипломатии не продержишься. Нужно исполнять волю государя, приказы командующего и при этом помнить о французах, которые идут следом, и рассчитывать свои силы. Но я рад, что вы оценили мои скромные успехи на дипломатическом поприще. Если бы вы еще отдали должное и некоторым другим моим достоинствам…

— Да уж, скромность точно не относится к числу ваших добродетелей, — фыркнула Докки.

— Скромность у мужчины, да еще и солдата? — он насмешливо изогнул бровь. — Побойтесь Бога, madame la baronne. Хорош бы я был, если б робел, жеманничал и краснел по каждому поводу.

«Это было бы ужасно, — мысленно признала Докки, поймав его лукавый взгляд. — Вернее, это был бы совсем другой человек, который, несмотря на интересную внешность, вряд ли привлек бы мое внимание, как и внимание множества других женщин. Его дерзость и самоуверенность, подкрепленные острым умом и ощутимой властностью, притягивают меня куда больше, нежели любезное обхождение, деликатность или угодливая назойливость прочих. Хотя Рогозин, например, тоже отличается редкой самоуверенностью, но князю недостает ни ума, ни вот этого до мозга костей мужского духа, характера, который в изобилии присутствует у Палевского. Потому Рогозин вызывал лишь раздражение, в то время как сила и обаяние Палевского опутывают и влекут за собой, и я не нахожу в себе ни сил, ни желания им противиться…»

Она посмотрела в его манящие ясные глаза, устремленные на нее, отчаянно желая знать, о чем он сейчас думает, улыбнулась и сказала:

— Тогда будем считать, что отсутствие в вас скромности — ваше немаловажное достоинство.

Они давно съехали с пыльной дороги и теперь шагом двигались вдвоем по тропинке, которая тянулась параллельно тракту за редким рядом кустарников и деревьев. Было чуть позже полудня, солнце стояло высоко, то и дело показываясь из-за небольших облачков, и день был бы жарким, если бы не довольно прохладный ветерок. К счастью, в спешке Докки надела сизо-голубую амазонку из плотной ткани, в которой было не холодно. Машинально разгладив складку юбки на колене, она покосилась на Палевского. Он же, прищурившись на солнце, обдал ее таким взглядом, что Докки смутилась.

— У меня много достоинств подобного рода, — с очаровательной улыбкой заявил он. — И я надеюсь, что вы с ними познакомитесь поближе и определите все их преимущества.

— Ежели представится такая возможность, — кокетливо ответила она и сама поразилась своему игривому тону. — И ежели я смогу их в должной мере оценить…

— Я вам помогу, — он подъехал ближе и склонился к ней с седла. — И разыщу возможность. Среди моих достоинств есть, в том числе, предприимчивость и…

— Ваше превосходительство! — послышался голос одного из адъютантов. Палевский извинился и отъехал, а она продолжила путь по тропинке, заметив, как позади нее на расстоянии двух-трех саженей появилось два офицера из свиты графа — тот адъютант, что привел их с Афанасьичем в березовую рощу, и еще один — совсем юный и ужасно говорливый. До нее доносился его по-юношески высокий голос, взахлеб обсуждающий утреннее сражение, какие-то проблемы с походными кузницами и хорошенькую барышню, им на днях виденную.

Впрочем, Докки не прислушивалась к беседе своих сопровождающих. Отметив заботливость Палевского, не оставившего ее одну на тропинке, она стала вспоминать подробности их разговора. Не приходилось гадать, о каких своих достоинствах он не успел ей сообщить: было понятно, на что он намекает, и теперь она терзалась размышлениями по поводу того, желает ли он именно ее или просто рад любой женщине, встреченной им в походе. Еще ее смущало, что он не вспоминает об ее отъезде из Вильны, который, как она знала, не прошел для него незамеченным. Видимо, он недолго сокрушался по поводу ее отсутствия и даже не попытался найти ее, хотя при желании мог узнать адрес Залужного у Катрин Кедриной.

«О чем я думаю?! — спохватилась Докки. — Меня опять более всего волнуют и терзают личные переживания, при этом я совершенно упускаю из виду, что он на службе и отвечает за жизнь тысяч солдат и офицеров, за судьбу страны в конце концов, которая сейчас воюет. Когда я уехала из Вильны, до нападения французов оставалось менее двух недель. Если бы он и захотел отправиться за мной, то все равно не смог бы отлучиться ни из корпуса, ни от государя и своего командования. И даже теперь, когда он только покинул поле сражения, где сам чуть не пострадал, когда сзади наседают французы, а у него столько важнейших дел, я по-детски хочу, чтобы он был все время рядом, чтобы улыбался мне и флиртовал со мной, желал меня, будто мы на мирной верховой прогулке, а не на войне».

Она покачала головой, стыдясь собственного эгоизма, и посмотрела в просвет деревьев на дорогу, где неспешной рысью, бряцая оружием и удилами, все двигались бесконечные, вытянутые попарно кавалерийские отряды — усталые, но веселые солдаты в ярких запыленных мундирах на утомленных, в грязных потных подтеках лошадях.

«И Палевский — их командир», — с гордостью и восхищением подумала Докки, все более осознавая всю полноту его власти и значительности.

Услышав впереди топот копыт, она встрепенулась, но вместо Палевского навстречу ей двигались три незнакомых офицера. Докки съехала на край тропинки, чтобы их пропустить. Двое молча проехали мимо, кидая на нее любопытные взгляды, но один придержал коня и поклонился.

— Что за таинственная дама, чье пребывание здесь тщательно всеми скрывается? — с усмешкой обратился он к ней, весьма дерзкими глазами осматривая ее с головы до ног. — Позвольте представиться: полковник Шевелев, офицер по поручениям при штабе армии.

Он ждал, что она назовет себя, но Докки лишь вскинула бровь и сделала надменное лицо, намереваясь осадить бесцеремонного офицера.

— Не имею чести быть с вами знакомой, — ответила она холодно, оскорбленная как его выходкой, так и вызывающими взглядами.

Его ничуть не смутило ее сдержанное негодование.

— Мадам, что за условности во время войны? — игриво сказал он. — Сегодня мы живы, завтра — нет, так почему бы не проявить некоторую снисходительность к защитникам Отечества, хотя бы к одному из них?

Докки искоса посмотрела на щеголеватый вид полковника — чистенькую, с иголочки амуницию, белоснежные перчатки — и подумала, что уж его-то трудно причислить к защитникам Отечества, и вряд ли его блестящая сабля когда-либо покидала свои ножны.