— Ты побежден, — сухо ответил Майкоф. — Еще три хода — и я возьму твой замок штурмом.

Райман перевел взгляд на доску. Неужели братец сошел с ума? Но, подумав, действительно, увидел ловушку. И теперь настал его черед слегка сожмурить в удивлении правое веко.

Майкоф с радостью увидел, что брат не потерял своей невозмутимости даже тогда, когда коснулся пальцем вершины своего замка, обозначая таким образом поражение. Но сам Майкоф на сей раз удержался от каких-либо проявлений радости. У него не дрогнули губы, не взмахнули ресницы. Он давно ждал этого момента и не намерен был испортить его такой вульгарностью, как улыбка. Райман пристально смотрел на него, но Майкоф даже не покраснел.

— Ты находишься в удивительной форме, брат, — сдался, наконец, Райман и отполированным ногтем убрал со лба седую прядь с красных глаз.

— Еще партию?

— Уже вечер, и Стая скоро будет готова к охоте. Пожалуй, будет разумней дождаться утра.

Майкоф принял план брата лишь легшим пожатием плеч.

— Какая победа! — еще раз произнес Райман, и на щеках его вспыхнул слабый румянец.

Но даже и тогда Майкоф не понял, насколько расстроила брата его победа.

— Ты совершенно прав. Вечер приближается, и Стая все больше жаждет крови.

Бледность снова вернулась на щеки Раймана.

— Тогда лучше удалиться в келью. — Он поднялся, стараясь не смотреть на доску и не вспоминать больше о позорном поражении.

Майкоф тщательно собрал кусочки, встал, пошел за братом к дверям и только на пороге осторожно потянул его сзади за рукав. И этот жест нежности был Райману особенно приятен.

— Спасибо тебе, — прошептал он, почти не размыкая губ. — Я думаю, что игра сегодняшнего дня слишком разгорячила нашу кровь.

— Но мы оба вышли из нее с честью.

И оба скрылись в келье — две статуи, обернутые в дорогие шелка. Их шлепанцы зашелестели по пушистым коврам, покрывавшим каменный пол замка. Слуги расступились, опуская глаза перед двумя владыками. На них вообще мало кто осмеливался смотреть, даже солнце. Правда, по замку ходило немало сплетен том, как и откуда получили близнецы это наследство, но никто никогда не осмеливался заговорить об этом вслух.

Их родители, ныне уже давно спавшие вечным сном, были глубоко любимы народом Шадоубрука. Именно семья Кьюрадоумов основала этот город давным-давно, и именно отец близнецов сделал все, чтобы придать городу его нынешнюю пышность и процветание путем заключения мудрых договоров, которые привлекали сюда все богатство страны. Теперь весь город стал богат, и в память об этом, равно как и о древнем роде Кьюрадоумов, большинство жителей просто закрывало глаза на странности братьев.

Итак, никто не произнес ни слова, когда братья добирались до самого отдаленного и редко посещаемого уголка замка. Это было их право — это был их дом.

Замок, известный в Шадоубруке просто как Владение, был гораздо старше самого города. Начинался он когда-то всего лишь с маленькой сигнальной башни, которые во множестве были разбросаны тогда по Равнинам Стендая. Многие из тех башен давно превратились в прах и тлен, но эта, и стратегически, и с точки зрения удобства торговых путей удачно расположенная на берегу реки, оказалась тем семенем, из которого и вырос впоследствии город. И, как сам город пускал корни все дальше и дальше, так и башня обрастала пристройками и этажами, павильонами, крыльями и другими башнями. Не в столь давние времена ее окружили еще и стенами, бастионами и куртинами, хотя эти оборонительные сооружения были, конечно, в первую очередь скорее декоративными, чем служили своей реальной цели. За стенами даже разбили парк, и в окружавших его озерах теперь во множестве плавали гордые белые лебеди.

Гордясь парком и могучими стенами замка, большинство горожан давно забыли то семя, из которого родился их город, ибо старая сигнальная башня давным-давно была похоронена среди новых прекрасных фасадов, и ее древние уродливые камни уже никого не радовали. И только горстка людей еще помнила ее старинное название — Рашемон или Кровавая Пика. Так она была названа в период первых сражений с гульготалами пятьсот лет назад, когда тысячи людей отдали здесь жизни, отстаивая свободу Равнин. Башня держалась долго, огни на ее стенах красили в цвет крови даже саму луну, и только со смертью своего последнего защитника башня была взята.

И эта старая страшная история близнецам была хорошо известна.

Это был их дом, их наследство.

Майкоф и Райман молча выскользнули из-за тяжелой портьеры своей комнаты в западном крыле Владения и пошли по все сужающимся коридорам ко внутренней башне. По мере того, как они шли к центру замка, потолки становились все ниже, пространства уже, и скоро им уже пришлось идти друг за другом. Скоро их седые головы стали упираться в потолок, и они добрались до двери, опоясанной зелеными от старости медными полосами. Достав из рукава серебряный колюч, Майкоф открыл двери Рашемона.

Створки со скрипом распахнулись, и откуда-то снизу потянуло холодным воздухом, приносившим сладковатый запах. Пахло сырой грязью, ржавчиной и еще слабым отголоском когда-то роскошного мускусного аромата, который всегда заставлял Майкофа вздрагивать. Райман тоже замер на пороге и слегка опустил веки, отдавая дань тому, что таилось внизу.

— Идем же, брат, — глухо произнес Райман и начал спускаться. — Уже почти сумерки.

И Майкоф увидел, что рука брата слегка дрожит, опираясь на старинные каменные перила узкой лестницы. Ноги отказывались служить ему, так что пришлось заставить себя следовать за братом.

Но Райман ощущал Майкофа за своим плечом, словно надвигавшуюся бурю, и потому ускорил шаги.

Но, когда спина Раймана скрылась в темноте, Майкоф впервые позволил себе широко улыбнуться. Братья слишком хорошо знали друг друга. Чем ниже они спускались, тем становилось темнее, ибо никакому слуге не пришло бы в голову установить в таком заброшенном месте факелы или лампы. Да и ключи от башни были лишь у братьев.

Но вот далеко внизу показалось слабое сияние, росшее с каждым шагом.

Теперь оба быстро спускались, проклиная скользкие шлепанцы, не раз подводившие их на осклизлых каменных ступенях. Братьев властно манил красноватый горящий свет.

Они миновали вторые двери, которые всегда стояли открытыми, и спешили все ниже и ниже. Огонь раздражал и привлекал их. Майкоф облизнул губы — голод разгорался в его животе, как пожар.

К тому времени, как братья добрались до низа, они уже бежали, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. На самом последнем этаже Кровавой Пики стояла неглубокая лужица черной воды, маслянисто отражавшая далекие огни сверху.

И, моча в воде дорогой шелк шлепанцев, Райман и Майкоф рванулись к самой последней комнате Рашемона и к тайне, которую она хранила. Наконец, они оказались в темной келье.

Здесь пол был уже не каменным — а, как и во всякой келье, сделанным из земли или, вернее сказать, из грязи. За минувшие столетия башня давно осела, и теперь подземные воды реки подмывали ее изнутри.