Джимми кивнул и спрятал лицо в ладонях. Руби испугалась, что он заплачет.

– Ну что ж, парень, почему бы тебе не переодеться? – быстро бросил Табби. – Нам нужно, чтобы у тебя был презентабельный вид. Брюки, конечно, не по последней моде, но, по крайней мере, ты не будешь выглядеть как солдат.

Они задернули ширму вокруг кровати и отошли на приличное расстояние. Табби глянул на часы на стене:

– Боже мой, неужели уже столько времени? Мне нужно скоро уходить.

Руби вдруг почувствовала себя потерянной, впервые осознав, как сильно она зависит от этого человека.

– Мне будет вас не хватать, Табби. Не забудьте оставить мне свой адрес. Помните, о чем мы говорили?

– Да, конечно, – сказал он, доставая клочок бумаги и торопливо записывая на нем несколько слов. – И ты должна сообщить мне, как продолжаются поиски брата твоей подруги. Мне очень жаль, что не смог помочь найти твоего Берти.

– Мне тоже, – она замолчала. – Но, думаю, я нашла в Хоппештадте нечто иное. Не знаю почему, но я смотрю в будущее более оптимистично, чем прежде. Я и сама удивлена, если честно. До того как сюда приехать, я была полностью погружена в свое горе, мне казалось, что если я не буду страдать, то просто перестану существовать.

Она с трудом смела признаться самой себе в этих мыслях – и вдруг делится ими с кем-то едва знакомым. Правда, она не воспринимала Табби как малознакомого человека. Скорее как отца. Как человека, которому она была готова доверить свою жизнь.

– Мое дорогое дитя, я уверен, ты найдешь новый путь в жизни. Ты гораздо сильнее, чем думаешь. Напиши, когда вернешься домой, и мы посмотрим, чем ты сможешь помочь в моей новой ассоциации.

– Обещаю. Спасибо вам за все, Табби.

– Да благословит тебя Господь, дитя мое, – сказал он, ласково положив руку ей на голову.

Ее семья не ходила в церковь, и те несколько раз, когда Руби бывала там, она чувствовала себя неуютно во время службы, которая казалась ей просто невнятным бормотанием, но этот простой жест, ощущение тепла руки Табби на голове, успокоил ее, и она действительно почувствовала благословение.

Они услышали, как отодвигается ширма, и перед ними появился застенчиво улыбающийся Джимми. Рубашка была слишком большой, брюки слишком широкими в талии и короткими в штанинах – явно рассчитанными на пропорции Табби. Несмотря на это, Руби увидела высокого красивого мужчину, в котором с трудом узнавала того бледного, дрожащего, состарившегося раньше времени психически нестабильного больного, которого они с Табби нашли здесь вчера. Его темные волосы, хотя и были подстрижены явно неопытной в парикмахерском деле монахиней, идеально оттеняли черты его лица: высокие скулы, решительную челюсть, пронзительно-синие широко посаженные глаза под слегка изогнутыми бровями.

– Вы выглядите потрясающе, – сказала она.

Он опустился на кровать, потянулся к блокноту, что-то накарябал и протянул ей:

– Ну, парень, – сказал Табби, – мне пора уходить. Нужно успеть на корабль, который отплывает сегодня вечером. Руби, ты сама найдешь дорогу в гостиницу? – Она кивнула, и капеллан повернулся к Джимми: – Руби останется еще на некоторое время, и если повезет, то чуть позже у тебя будут еще посетители. Желаю тебе всего самого лучшего в жизни. Благослови тебя Господь!

* * *

После ухода Табби Джимми откинул голову на подушку, его заметно утомило столь стремительное возвращение в реальный мир.

– Может, мне уйти и вы поспите? – спросила Руби.

Он отрицательно покачал головой, но все равно закрыл глаза.

Она почувствовала умиление, пытаясь представить тот момент, когда его семья получила телеграмму. Они могли даже подумать, что это обман или какая-то ошибка. Она надеялась, что они быстро приедут, пока слухи не дошли до властей. Эта мысль заставила ее вскочить: она должна предупредить монахинь никого не впускать, кроме его семьи.

Как только она вышла на площадку лестницы, тут же услышала разговор внизу. Перегнувшись через перила, она увидела белый головной убор монахини, который выразительно двигался, когда та оживленно разговаривала с кем-то, кого Руби не видела. Девушке потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что собеседник монахини говорит по-английски.

Это не могла быть семья Джимми, еще слишком рано. Но кто еще, кроме нее и Табби, мог говорить по-английски в этом госпитале? Это мог быть только кто-то из военной администрации города. Неужели слухи распространились так быстро? Она поспешила обратно в палату и потрясла Джимми за плечо, приложив палец к губам.

– Пойдемте со мной, быстро, нам нужно исчезнуть, – прошептала она, поднимая его на ноги и, ненадолго задержавшись, чтобы поправить одеяло на кровати и спрятать больничный халат под подушку, потащила его в дальний конец палаты, где виднелась дверь, ведущая в другой коридор.

Он двигался удручающе медленно, некоординированно, ноги плохо слушались, отвыкнув от быстрой ходьбы. «Хоть бы дверь оказалась незапертой», – молилась про себя Руби, подгоняя больного. Дверь была открытой, и они поспешили выйти в коридор и спрятаться за угол. Его лицо было белым как простыня, он дергался и гримасничал сильнее, чем обычно, конечности дрожали так сильно, что Руби боялась, что он упадет. Она крепко держала несчастного за руку.

– Дышите глубже. Они скоро уйдут.

Они слышали голоса в палате: глубокий мужской баритон, а затем громче – пронзительный голос молодой женщины. Без предупреждения Джимми вырвал руку, за которую Руби его держала, и кинулся назад, в палату, бормоча что-то похожее на «эид, эид!». Сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди Руби, но она неотступно следовала за Джимми. Когда они завернули за угол, к ним бросилась молодая женщина, раскинув руки и заливаясь слезами. Ее лицо показалось Руби смутно знакомым. Джимми кинулся в объятия молодой женщины и забормотал что-то невнятное.

И только увидев человека, который, хромая, спешил к ним, рискуя споткнуться и упасть, Руби узнала их: это был тот молодой человек с повязкой на глазу, которого она заметила в самый первый день их путешествия. Рыжеватая блондинка, которую она тогда приняла за его жену, сейчас рыдала в объятиях Джимми.

– О боже мой! Это действительно ты? – Голос молодого мужчины с повязкой на глазу дрогнул от волнения, когда он обхватил руками сплетенные тела влюбленных. – Великий боже, это действительно ты! Какое чудо! Ты жив!

Руби перестала дышать. На ее глазах происходило самое настоящее чудо. Позади них стояла маленькая монахиня, вытирая уголки глаз рукавом. Наконец мужчина отстранился и отступил на шаг. Он увидел Руби и протянул ей руку.

– Приветствую, я – Джозеф, брат Джимми. Если не ошибаюсь, мы встречались в Остенде, не так ли? Вы были на экскурсии? Но потом через день куда-то исчезли.

Ей показалось, что он был на пару лет старше Джимми и, очевидно, тоже был ранен – кроме заметной хромоты и повязки на глазу, через всю его щеку тянулся огромный багровый шрам. Но во всем остальном его можно было бы назвать близнецом Джимми.