– Я полагаю, никто не хочет, чтобы его видели на немецком кладбище, опасаясь, что его могут причислить к сочувствующим, – сказала она, выступая в роли адвоката дьявола.

– Или просто потому, что ненавидит немцев, – пробормотал Фредди.

Табби сложил руки вместе и закрыл глаза, подперев сложенными пальцами подбородок. «Вот наша церковь, и вот ее шпиль, откройте-ка двери, там люди пришли», – мысленно вспомнила Руби строчки детской колыбельной.

– Настало время примирения, – тихо, но твердо сказал священник. – Если мы не начнем прощать друг друга, мы никогда не найдем мира в наших сердцах.

Повисло тягостное молчание. Руби поймала взгляд Фредди. Он покраснел и смущенно улыбнулся в ответ. Затем откашлялся.

– Может быть… – он запнулся и остановился.

Табби открыл глаза:

– Продолжай.

– Возможно… – Они подождали, пока он снова прокашляется, собираясь с мыслями. – Есть одна машина, которую я мог бы одолжить на время.

Она благодарно улыбнулась Фредди.

– Я ничего не обещаю, – предупредил он, еще сильнее покраснев. – Можно я завтра вам скажу точнее?

Она наклонилась вперед и взяла его за руку:

– Спасибо тебе, Фредди. У тебя… – она старалась подобрать нужное слово.

– Золотое сердце, – подсказал Табби.

– Да, наивысшей пробы.

Марта рухнула на кровать и закрыла глаза, несчастная и раздавленная. В голове звенели слова месье Вермюлена, наполненные столь очевидной ненавистью: «Эти страхи передаются шепотом, вскоре становятся слухами, слухи питают подозрения, подозрения приводят к официальным обвинениям». Перед глазами всплыло лицо мадам Питерс, красное, уродливое, перекошенное от ярости: «фрицы-убийцы!»

Она понимала, почему они были так злы, особенно сейчас, когда увидела, в каком состоянии их страна, увидела руины городов, грязь, разруху и бесчисленные могилы. Но, по крайней мере, жизнь тут потихоньку налаживается. Импорт продуктов избавил их от голода, начинает развиваться бизнес, растет производство, они планируют восстанавливать города и деревни. Эти люди хорошо представляют свое будущее.

Но как трудно представить будущее ее любимой Германии, которая долгие десятилетия должна будет выплачивать долги по условиям договора, подписанного вероломными политиками в Версале. Какой будет страна, когда вырастет ее Отто? Сейчас народ раздавлен, страдает от голода, нищеты, народная смута может вылиться в революцию. Старый порядок нарушен, но никто не знает, что принесет новый порядок, закрепленный в конституции, над которой вот уже несколько месяцев бьются в Веймаре.

Только теперь она начала понимать, что ее нетерпение и жгучая потребность приехать сюда, как только официально были сняты ограничения на перемещение, скорее связаны с ее внутренним стремлением найти покой в собственной душе, а не с чувством долга по отношению к мужу или погибшему сыну.

Жизнь в Германии была убогой и беспросветной. Мартой двигала вера в то, что, когда она увидит могилу сына, это принесет покой ее измученному сердцу и позволит строить планы на собственное будущее и будущее Отто.

Тем не менее, каким бы трудным ни было это путешествие, она все же не жалела, что приехала. Хоть им и пришлось сносить унижения, подозрительность и даже противостоять угрозе их жизни, но при этом, напомнила она себе, тут к ним с огромной добротой отнеслись люди из тех стран, которые она была научена ненавидеть. Армейский капеллан и девушка из Англии, даже американка, которая сначала казалась такой враждебной, по собственной воле проявляли свое сострадание, утешали их с Отто, давали пищу и деньги.

Дома все было по-другому. В Берлине все друг друга боялись, по улицам разгуливали банды жестоких головорезов. Лишения и невзгоды сделали их черствыми к чужим бедам.

Она взглянула на Отто, сидящего на стуле у открытого окна. Он читал книгу, болтая ногами, будто ничего плохого не случилось. На его щеках кое-где были шрамы от заживших прыщей, подбородок покрывал мягкий пушок. Он показал себя очень зрелым сегодня днем, сохранял спокойствие, пытался утешить Марту, когда она, сломавшись, разрыдалась прямо на той пустынной улице. Она молилась, чтобы его не сильно травмировал вид униженной, беспомощной матери.

Ее сердце разрывалось от любви и страха за него. Совсем скоро ее мальчик станет взрослым, захочет покинуть родной дом и найти свою дорогу в жизни. Слава богу, война закончилась, ему не нужно будет идти на фронт, как старшему брату.

* * *

Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Может, это владелец гостиницы снова принес плохие вести? Или, что еще хуже, полиция пришла арестовать и депортировать их? Отто поднял голову и побледнел. В сумраке комнаты его глаза казались огромными, как блюдца. Он почувствовал ее страх. Марта приложила палец к губам.

Снова постучали, на этот раз громче.

– Миссис Вебер! – раздался женский голос.

Марта надела туфли и пригладила волосы. Потом подошла к двери и осторожно приоткрыла ее, глянув в щелку.

Это была та англичанка, Руби.

– Могу я зайти на минутку? – спросила она.

Марта заколебалась, потом подняла вверх палец, жестом попросив девушку подождать минутку. Даже теперь, после того как Марта убедилась в доброте этой англичанки, женщине по-прежнему трудно было заставить себя доверять постороннему человеку.

– Быстрее, Отто. Убери книгу, приведи в порядок одежду.

Она поправила одеяло на кровати, подвинула валик на место, бросила туфли и одежду в шкаф и только после этого вернулась к двери. Она впустила Руби и снова заперла дверь. В комнатке был только один стул, и она не могла предложить незнакомке присесть на кровать, поэтому они все трое остались стоять – слишком близко друг к другу на небольшом свободном пятачке между кроватью и дверью.

Руби медленно заговорила по-английски, осторожно подбирая слова:

– Думаю, я нашла человека, который отвезет вас в Лангемарк.

– Лангемарк?

– Да, – кивнула англичанка, – чтобы вы нашли могилу племянника.

– Хвала небесам! – Марта развела руки в стороны, ладонями вверх.

– Вы знаете мистера Смита? Фредди?

Марта покачала головой.

– Англичанин. В баре внизу. – Руби жестом показала, как поднимает к губам воображаемую кружку пива.

Теперь Марте стало ясно, что Руби имеет в виду того довольно растрепанного англичанина, который, казалось, навечно поселился в баре отеля. Светлые ресницы придавали ему довольно плутоватый вид. Отто, помнится, тотчас почувствовал к этому парню необъяснимую неприязнь. Марта вопросительно указала на свою левую руку, намекая, что у Фредди ее нет.

– Да-да, это именно он. Он попытается найти машину или что-то в этом роде. – Руби снова жестом показала, что крутит воображаемый руль.