Она мало что знала о вере, но хорошо знала, что такое тяжелые испытания. Но по-прежнему никак не находила, как обещал майор, «смысла во всем этом».

* * *

Мэр приветствовал Табби как давно потерянного друга. Они быстро затараторили о чем-то на французском языке, прежде чем чиновник ввел их в душную каморку, где умещались только пара стульев и стол, на котором стоял большой черный бакелитовый телефон. На стене была пустая доска, вся в точках от булавок, которые, должно быть, когда-то крепили к ней важные сообщения.

Оператору понадобилось несколько минут, чтобы связаться с лондонской биржей. Табби попросил, чтобы его соединили с Ипсвичем, а затем передал трубку Руби.

– Ты поговори с ними, – предложил он. – Ты знаешь адрес.

Несколько секунд в трубке только что-то трещало и скрипело. Руби представила кабель, протянутый через ил и морские водоросли глубоко под серой водой Ла-Манша. Какую жизненно важную информацию эта телефонная линия передавала во время войны?

Наконец в трубке послышался тихий далекий голос с мягким суффолкским акцентом, таким знакомым, что Руби вдруг почувствовала острый приступ ностальгии. Какое же это чудо – говорить с кем-то из ее родного города, находясь так далеко!

– Биржа Ипсвича. Чем могу вам помочь?

Девушка собралась с мыслями.

– Будьте добры, нам нужен номер телефона мистера Кэтчпола, который проживает на Хамбер-лейн, сто тридцать четыре.

Еще одна долгая пауза, снова треск и скрип. Потом голос оператора послышался вновь:

– По этому адресу у нас есть Джей Кэтчпол. Может быть, это тот самый?

Руби едва могла сдержать свой восторг. «Ты возвращаешься домой, Джимми», – сказала она себе, показывая Табби большие пальцы, – во!

– Совершенно верно.

– Нет номера телефона, мисс.

– Тогда не могли бы вы отправить телеграмму?

Табби протянул ей листок бумаги, на котором уже было написано:

РЯДОВОЙ ДЖ КЭТЧПОЛ НАХОДИТСЯ ГОСПИТАЛЕ ХОППЕШТАДТА ТЧК ПРИШЛИТЕ ЧЛЕНА СЕМЬИ КАК МОЖНО СКОРЕЕ ТЧК ПРЕПОДОБНЫЙ ФИЛИПП КЛЕЙТОН ТЧК

Диктуя это вслух – достаточно медленно, чтобы оператор на том конце провода успела записать текст, – Руби представила себе реакцию людей, которые будут это читать: шок, удивление, недоверие, медленное понимание, а затем волнение и чистая, незамутненная радость.

Это не ее Берти. Но, по крайней мере, чей-то сын, брат, возможно, даже муж, оказался жив.

* * *

– Давай отпразднуем это пивом, – предложил Табби, когда они возвращались через площадь. – Думаю, сегодня мы осчастливили чью-то семью.

– По-вашему, как будет жить Джимми, когда вернется домой? – спросила она. – Я все думаю, получила ли его семья телеграмму и как они отреагировали на эту новость? Я, наверное, просто завидую.

– Его семья окружит его любовью и заботой, – ответил Табби, остановившись на минуту. – Но после всех этих месяцев испытаний и жизни впроголодь ему будет очень трудно приспособиться.

– Надеюсь, они будут с ним терпеливы.

– Да, ему это необходимо. Во всяком случае, он получил второй шанс.

– Если его не поймают.

– Если честно, то со всеми возникшими вопросами по демобилизации, репатриации, излечению раненых, выплате военных пенсий и тому подобному у армии сейчас полно более важных проблем, чем ловить дезертиров. Я считаю, что, если он затаится на год или около того, они просто о нем забудут. Он, конечно, потеряет военную пенсию, но думаю, это невысокая цена за свободу.

– Как здорово, если бы он мог вернуться к нормальной жизни, жениться, завести детей.

Они молча наблюдали, как садится солнце, как на площадь ложатся тени, постепенно зажигаются огни в окнах. Руби вспомнила свой родной городок, где мало кто задергивал шторы на окнах, – только зимой, чтобы защититься от холода. Свет в окнах символизировал дом, семью, безопасность.

Находясь на чужбине, далеко от дома, она ощутила, насколько важны все те вещи, которые она не ценила, погрузившись в свое горе: любовь и забота матери, поддержка семьи Берти, друзей, коллег по работе.

Она не была уверена, откуда взялся этот вопрос, – вопрос, который, как она поняла много лет спустя, вспоминая тот момент, изменил всю ее жизнь, – но она задала его прежде, чем успела обдумать:

– А эта организация, которую вы создаете, чтобы помогать солдатам, вернувшимся с войны? Я могла бы в ней чем-то заниматься, могла бы как-то помогать по приезде домой? Мне, конечно, нужно возвращаться к работе, но в свободное время…

На лице Табби расцвела широкая улыбка.

– Мое дорогое дитя, мы примем тебя с распростертыми объятиями. Я искренне уверен, что мы должны помогать выжившим, собрать их вместе и помочь найти свою дорогу в жизни. Мы обязаны сделать это в память о тех, кто не дожил до победы. У меня тоже есть постоянная работа, но в будущем я планирую посвятить свою жизнь именно помощи вернувшимся. И работы очень много: писать письма, обивать пороги инстанций, собирать средства, организовывать мероприятия. Ты сможешь этим заниматься?

– Да, это меня весьма привлекает, спасибо вам.

Руби почувствовала, как ее охватывает волнение, она будто снова обрела смысл жизни, который, казалось, утратила с пропажей Берти.

Из сумрака появилась фигура.

– Весьма привлекает? Надеюсь, ты говоришь обо мне, малышка.

Она рассмеялась:

– Не о тебе, любопытный ты кролик! И прекрати подслушивать!

Глаза Фредди сверкнули озорством:

– Жаль. А я-то надеялся!

– Присоединяйся к нам, – предложил Табби.

– Ну, если вы не против, – согласился Фредди. – Я только закажу пинту пива. Руби, выпьешь еще бокальчик? Преподобный?

* * *

Пока он был в баре, Табби прошептал:

– Не говори ему о Джимми, хорошо? Чем меньше людей знает, тем лучше.

Фредди вернулся, и Джинджер принесла напитки. Они подняли стаканы.

– Ваше здоровье! – сказал Табби.

– За мир! – откликнулась Руби.

– Как нельзя кстати, – подхватил Фредди и сделал большой глоток.

– И за прощение в наших сердцах, – добавил Табби.

Руби объявила Фредди, что она планирует помогать Табби в работе его новой ассоциации поддержки возвращающихся солдат, и Фредди решил, что он тоже с радостью примет участие, «если только мне не нужно будет появляться в церкви». Табби рассмеялся и пообещал, что никто от него такого не потребует. Затем, после краткой паузы в разговоре, он задумчиво произнес:

– Интересно, что стало с той бедной швейцаркой?

Руби готова была его расцеловать. Насколько она знала, капеллан был не в курсе, что Фредди отказался помогать ей, – во всяком случае, она об этом не упоминала, – но он как будто интуитивно догадался, как задать правильный вопрос в нужный момент. Фредди промолчал, демонстративно уставившись на рекламу пивной компании, выгравированной на своем стакане.