Рядовой начинает пить. От воды Рогов, кажется, начинает приходить в себя. Вода буквально оживляет его. Он смотрит, как Андрей Николаевич ставит рядом, прикладом в песок, его винтовку.

– Солнце садится, – говорит Горохов.

– Угу, – кивает солдат. – А мы тут… Мы тут отдохнём и после заряда пойдём дальше?

– Ждать нельзя, – отвечает уполномоченный, он знает, что этот молодой и сильный человек не сможет пройти оставшиеся четыре с лишним километра без препаратов, даже если отдохнёт. – Мы тут в большой опасности. Я дойду до схрона один, выкопаю мотоцикл и вернусь за тобою.

– Господин Инженер, а вы точно вернётесь? – спрашивает Рогов, и в этом вопросе слышится какая-то детская наивность вперемешку с надеждой.

Этот тон почему-то раздражает уполномоченного, и он отвечает чуть грубее, чем нужно:

– Что это за вопросы? Сказал же, что вернусь! Я тебя тащил десять километров, чтобы тут бросать, что ли? Сказал же, вернусь!

– Я понял, – кивает солдат.

– Держись тут, я обязательно вернусь, – повторяет Андрей Николаевич уже помягче, чем только что. – И постарайся не засыпать. Как стемнеет, обязательно по прохладе станет клонить в сон, ты не поддавайся.

– Думаете, появятся дарги?

– Появятся ли дарги, я не знаю, – Горохов трясёт флягу, там осталась пара глотков. Но он сдерживается и не выпивает воду, закрывает флягу, вешает её на плечо. – А вот пауки после заряда с северного склона дюны полезут точно.

– А-а. Да…, – солдат понимает.

– Их здесь не так много, как у нас, но тоже есть, будь внимателен.

– Есть, – отвечает солдат.

Прежде чем уйти, он внимательно осмотрелся. Барханы после ветра немного поменяются. А вот мощные дюны и камни никакому ветру не подвластны. Именно их он и запоминал. Искать Рогова ему придётся уже в темноте. Он хлопнул солдата по плечу здоровой руки:

– Не раскисай.

– Есть не раскисать, – ответил тот, и по его тону было ясно, что он уже раскис.

Но больше ничего ему говорить уполномоченный не стал. Он даже не повернулся, когда уходил. Знал, что солдат на него смотрит, и не хотел видеть его взгляда.

***

За жарой поначалу не так хочется есть, голод не так заметен на фоне жажды. Но к концу дня и он даёт о себе знать. Горохов с удовольствием думает о той затянутой в пластик буханке жирного кукурузного хлеба, которую он припрятал в схроне. В буханке полкило, не меньше. Хлеб явно не будет лишним, да и все другие продукты тоже. Как только доберётся до схрона, сразу напьётся воды, выпьет целый пакет, а потом как следует поест. Вот только будет это не раньше, чем через час ходьбы. Это в лучшем случае, это если всё будет идти по плану.

Горохов взглянул на запад, на солнце, оно уже скоро коснётся горизонта. Он ошибся, неправильно рассчитал время, они с солдатом шли медленнее, чем он предполагал. Андрей Николаевич понял, что не успеет к схрону до заряда. Это было не очень хорошо. Искать нужное место в темноте – дело непростое. Нет, он не сомневался, что найдёт схрон, но боялся, что в пыли и при лунном свете потеряет время. А время было дорого. Каждая лишняя минута в этих местах увеличивала вероятность встречи с опасностью. Со смертельной опасностью.

Уполномоченный уже заметно утомился, но скорости старался не снижать, тем более что у него начало закладывать уши. Перепад давления. Он взглянул на термометр – так и есть, уже сорок шесть градусов. Степь быстро охлаждается… Падение температуры, заложенные уши – это верные признаки того, что заряд будет сильным. Ничего удивительного, чем южнее, тем сильнее перепады температур, тем резче перепады давления, тем яростнее порывы ветра по вечерам. В идеале ему следовало подыскать себе убежище и переждать заряд, даже сильный ветер длится недолго, минут десять, не больше, но у него не было времени. Он, не сбавляя хода, шёл на север. Шёл, несмотря на ещё несильный голод и уже весьма чувствительную жажду. До цели, по его прикидкам, оставалось ещё около трёх километров.

С востока налетел первый порыв, как будто кто-то ударил пыльным мешком об камень.

Началось. Как-то рано в этот раз. Ещё и сумерки не опустились, ещё солнце жарит с запада левый бок, а ветер уже принёс первую порцию. Уполномоченный стал сразу застёгиваться, перевесил флягу – хорошо, что не стал пить и оставил в ней несколько глотков, – закинул винтовку за спину, теперь-то, пока ветер не уляжется, никто не нападёт, быстро снял и выбил от пыли респиратор, протёр очки и поглубже натянул фуражку, закрепил её подбородочным шнурком и подвязал концы платка, чтобы не болтались. Кажется, всё. Заложило уши, и пришлось открыть рот несколько раз, чтобы вернуть слух в нормальное состояние. Он пошарил по внешним карманам: граната, сигареты, зажигалка, полупустой магазин к винтовке. Всё. Вроде готов. И, словно согласившись с его готовностью, с востока снова налетел резкий порыв ветра. Дёрнул его за одежду. Раскидал полы пыльника. Но Андрей Николаевич даже не остановился. Это только начало. Следующий порыв первым делом сдёрнул с ближайшей верхушки бархана кучу пыли и горсть песка, швырнул в него. Он не обратил на это внимания. Но следующий порыв был таким, что заставил его упереться ногой в землю. Потом ветер стих, словно набирал воздуха в лёгкие, а потом и началось…

Как будто кто-то включил… свист. Ровный и очень сильный ветер, почти без порывов, засвистел в верхушках барханов, выдувая из них тонны песка. И этот песок полетел на запад, засыпая Андрея Николаевича. Стремительно несущийся воздух рвал на нём пыльник, закидывая песок и в карманы, и за шиворот, и в рукава. Солнца не видно. Темень накрыла всю степь, темно как ночью, и почти сразу он почувствовал, как стало трудно дышать, респиратор забился за десять секунд, хоть снимай и выбивай его. Но он не останавливался. Да, ветер сильный, да, песка и пыли много, да, плохая видимость, но это ничего не меняло, ему нужно было идти, и он шёл, то и дело протирая очки. Ничего. Не в первый раз. А респиратор и вправду пришлось снимать и выбивать. Щёки засыпало песком, уполномоченный старался не дышать. Потом надел маску, вздохнул с облегчением. Дышать стало заметно легче. Но длилось это недолго, чрез минуту респиратор снова был забит.

А дальше он пожалел, что не нашёл себе укромного уголка под камнем. Как оказалось, это был самый сильный заряд в его жизни.

Ветер уже не свистел, он ревел над барханами, заставляя эти горы песка медленно двигаться. Порывы были