Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тесс внушила себе, что она не должна больше пить. Ей нужно было закрыть рот и больше ничего не говорить. Но какое облегчение было наконец сказать правду – по крайней мере, отчасти. Она понимала, что нельзя раскрывать правду целиком, но ведь нормально пройтись по краешку, не так ли? Пофлиртовать с истиной, рассказывая полуправду и намекая на нечто большее.
– Наверно, это было ужасно для вас, – сказала Клэр и положила руку на колено Тесс, теплую и прохладную одновременно.
Тесс кивнула.
– Думаю, это было… – она поколебалась. – Думаю, именно тогда моя живопись потеряла для меня прежнее значение. Когда я утратила… – Тесс прикусила язык.
Заткнись. Просто заткнись, пока ты не наболтала лишнего.
– Страсть, – закончила Клэр и незаметно придвинулась к Тесс, удерживая руку на ее колене.
Сердце Тесс было похоже на мотылька, который летел на свет.
– Да. – Тесс не отстранилась от Клэр. Ей нравилась близость: ощущение этой женщины рядом с собой, искушение открыть рот и рассказать ей обо всем. Как легко это может быть!
– Но вы готовы вернуть ее? – спросила Клэр.
– Не знаю.
– Думаю, вам нужно изобразить нечто совершенно иное, – сказала Клэр, глядя Тесс в глаза с такой напряженностью, что Тесс едва поборола желание отвернуться от нее. – Что-то такое, к чему вы тянетесь и одновременно боитесь.
Тесс обдумала эти слова, пока Клэр наливала остатки вина в ее бокал. Тесс отпила немного и задержала вино во рту, ощущая вкус дуба, вишни и смутный металлический привкус. Последнее – это кровь из прикушенного языка.
Она так долго молчала. Так долго боялась. Она занималась боксом, чтобы ее тело стало сильным и подтянутым. Готовилась к борьбе с каким-то воображаемым врагом. Но все это время ее главным врагом была она сама. И у нее появилось глубокое и неподдельное ощущение, что эта женщина, которая сидела сейчас рядом с ней в ресторане, была способна помочь ей поднять флаг капитуляции и, возможно, даже освободить ее.
Она увидела официантку, которая вышла на открытую террасу с подносом и двумя тарелками.
– Я знаю, что мне хочется нарисовать, – сказала она, пока официантка приближалась к ним. Тесс посмотрела прямо в глаза Клэр, зеленые как полог тропического леса, когда официантка расставляла перед ними тарелки с едой.
– Дамам нужно что-нибудь еще?
– Нет, спасибо, – ответила Клэр. – Еда выглядит превосходно.
Официантка удалилась быстрыми, скользящими шагами. Вокруг крыльца включились неяркие белые лампочки.
Клэр повернулась к Тесс:
– Что вы сказали?
– Вы, – сказала Тесс. Пряные, острые запахи еды внезапно вторглись в ее мозг и заставили осознать, как сильно она проголодалась. – Я хочу нарисовать вас.
– Не могу поверить, – сказала Тесс. – Дважды за одну неделю с ней происходят несчастные случаи, когда она находится под твоей опекой.
Генри показалось или Тесс немного пьяна? У нее немного заплетался язык, и она слегка покачивалась, словно змея перед броском.
Они стояли на кухне, вернувшись домой с пятиминутным интервалом.
– Мама, – протестовала Эмма, баюкая забинтованную руку. – Папа совершенно не виноват. Это я…
– Она порезала руку, когда работала со скульптурой лося, – поспешно вставил Генри. Мы обработали ранку перекисью водорода и забинтовали руку. Порез неглубокий.
Ложь давалась легко. Генри послал Эмме предостерегающий взгляд: Не говори правду. Это будет один из наших секретов.
Эмма издала слабое шипение, прислонилась к столешнице и посмотрела на забинтованную руку.
Генри продолжал думать об инциденте у окна: когда они с Уинни выбежали наружу, то сразу увидели, что у Эммы легкая травма: всего лишь тонкий порез на костяшках пальцев. Но что-то было не так. Эмма озадаченно смотрела на свою руку. Когда она наконец посмотрела на Генри, Уинни и Мэл, то спросила: «Что случилось?», как будто не помнила, как разбила окно кулаком. Как будто это сделал кто-то другой.
– Может быть, Дэннер заставила ее сделать это, – с отвращением сказала Мэл и закатила глаза.
– Я не хочу, чтобы ты и дальше возил Эмму в хижину, – сказала Тесс.
– Мама!
– Думаю, ты слишком остро реагируешь, – ответил Генри. Он не раз слышал от нее эту фразу и теперь как-то странно было повторять ее. С другой стороны, он был совершенно трезвый, а у нее заплетался язык, и она не могла мыслить рационально.
Тесс резко покачала головой:
– Это нехорошее место, и мне с самого начала не следовало соглашаться. Иди в свою комнату, Эмма. Мне нужно поговорить с твоим отцом.
Эмма топнула ногой, простонала и закатила глаза.
– Ты вечно посылаешь меня в мою комнату! Сама порезала эту дурацкую руку. И ты не можешь запретить мне ездить в хижину! Это нечестно!
Тесс не стала ввязываться в спор, а молча указала подбородком в сторону лестницы. Когда Эмма не двинулась с места, Тесс раздраженно вздохнула и сказала:
– Ну пожалуйста, Эмма!
– Прекрасно, – прошипела девочка. Они увидели, как она направилась в прихожую и что-то прошептала перед картиной лося, прежде чем подняться наверх.
– Не хочешь рассказать мне, что случилось в хижине? – спросила Тесс, как только они остались наедине.
– Что? Ничего. Я взял с собой Эмму и Мэл. Они работали со скульптурой лося и играли с кошками. Мне кажется, что Эмме полезно бывать в лесу. Если она будет проводить там больше времени, у нее может появиться интерес к живописи, – он почувствовал, что начинает запинаться, как будто говорит неправду. – Тебе нужно поехать с нами, посмотреть на работу Уинни.
Тесс передернула плечами.
– Думаю, нам следует держаться подальше от этого места, – сказала она. – И прежде всего Эмме. Не знаю и не хочу знать, что происходит между тобой и Уинни, но Эмма не должна в этом участвовать.
– Но Уинни очень нравится Эмма, – возразил Генри.
Уинни олицетворяет их прошлое, их общую правду. Ему нравилось ее общество, потому что с ней он вспоминал, кем был раньше. Храбрым Генри. Сильным Генри. Скульптором и мечтателем. Когда он с Уинни, они открыто могли говорить о Сьюзи и о том лете.
– Ты вообще слушаешь меня? – спросила Тесс и сделала шаг вперед, немного пошатываясь.
Нет, Генри не слушал. Он пропустил ее последние слова.
– Фотография Сьюзи… Это ты взял ее из грота?
– Нет, – ответил он, не вполне понимая, когда она переключилась на другую тему.
– Тебе не кажется немного подозрительным, что сразу же после того, как Уинни появилась в городе, стали происходить странные события: слова на деревьях, оставленный нож, а теперь фотография, украденная из грота?