– Я могу сама позаботиться о себе, – строго сказала Елена и махнула рукой – это был знак того, что они могут перейти к существу дела.

– Ты очень миловидная девушка. И можешь оказаться потенциальным объектом угрозы со стороны опасных и… – улыбка-вспышка, – сомнительных элементов. Я настаиваю на том, чтобы у тебя был телохранитель.

– Дамон, в данный момент меня надо охранять только от тебя, и ты сам это знаешь. Что ты на самом деле имеешь в виду?

Поляна… пульсировала. Так, словно она была живым существом и дышала. Елена чувствовала, как у нее под ногами – под подошвами старых, потертых походных ботинок Мередит – земля слабо шевелилась, как огромное спящее животное, – а деревья были как большое бьющееся сердце.

Сердце чего? Леса? Мертвых деревьев здесь было больше, чем живых. Кроме того, Елена достаточно хорошо знала Дамона, чтобы поручиться: он не любит ни лес, ни деревья.

Именно в такие моменты Елена начинала жалеть, что у нее больше нет крыльев. Крыльев и знаний – о движениях рук, о Словах Белой Магии, о горящем внутри белом огне, позволяющем ей не догадываться о правде, а просто знать ее либо же просто отсылать источник раздражения обратно к Стоунхенджу.

Похоже, у нее осталась только способность быть бо́льшим, чем когда-либо раньше, искушением для вампиров, и смекалка.

Пока что смекалка помогала. Если она не подаст виду, как сильно напугана, – может быть, он перестанет их пытать.

– Спасибо за заботу, Дамон. А теперь не мог бы ты на минутку оставить меня с Мэттом? Хочу проверить, дышит ли он.

Ей показалось, что за рей-бэнами на миг мелькнуло что-то красное.

– Я так и знал, что ты это скажешь, – сказал Дамон. – Естественно, у тебя есть право на то, чтобы тебя утешили, особенно после такого подлого предательства. Искусственное дыхание рот в рот – вполне себе вариант.

Елене захотелось выругаться.

– Дамон, – сказала она, тщательно подбирая слова, – Стефан назначил тебя моим телохранителем, а это не называется «подло предать». Либо одно, либо другое…

– Пообещай мне, что сделаешь одну вещь, – произнес Дамон таким голосом, который заставляет ждать продолжения вроде: «Пообещай, что будешь беречь себя» или «Не делай того, чего не стал бы делать я».

Но потом наступила тишина. Пыльные вихри перестали крутиться. От запаха разогретых на солнце сосновых иголок и сосновой смолы в полумраке ее дурманило, и кружилась голова. От земли тоже исходило тепло, а сосновые иголки легли так, будто на поляне спало животное, у которого вместо шерсти были эти иглы. Елена видела, как в солнечном свете поворачиваются, блестя молочно-белым, пылинки. Она отдавала себе отчет в том, что находится не в лучшей форме. Стараясь, чтобы ее голос не дрожал, она спросила:

– Чего ты хочешь?

– Поцелуя.

Бонни было не по себе, и она не понимала, что происходит. Вокруг было темно.

– Так, – говорил голос, резкий и успокаивающий одновременно. – Похоже, тут два ушиба, одна колотая рана – надо будет сделать прививку против столбняка, и, гм, – к сожалению, мне пришлось дать твоей девушке снотворного, Джим. И еще – мне понадобится помощь, но тебе шевелиться нельзя вообще. Ляг и не открывай глаза.

Бонни открыла глаза. У нее было смутное воспоминание о том, что, кажется, она упала на свою кровать. Но при этом она была не дома – это по-прежнему был дом Сэйту, и она лежала на диване.

Как всегда, оказавшись в замешательстве или страхе, она стала искать глазами Мередит. Та как раз вернулась с кухни, держа в руках пакетик льда. Она приложила его к и без того мокрому лбу Бонни.

– Я просто упала в обморок, – объяснила Бонни то, о чем только что догадалась сама. – Ничего страшного.

– Я знаю, что ты упала в обморок. Ты довольно сильно треснулась головой об пол, – ответила Мередит, и на этот раз на ее лице все читалось ясно: там были беспокойство, любовь и облегчение. Бонни заметила, что в глазах у нее стоят слезы. – Уф, Бонни. Я не успела тебя подхватить. На дороге стояла Изабель, а эти татами не очень-то мягкие – в общем, ты была в отключке целых полчаса. Как же я перепугалась!

– Извини, – Бонни высунула слабую руку из-под одеяла, в которое, судя по всему, была завернута, и сжала руку Мередит. Это означало: команда боевых динозаврих снова в строю. Еще это означало: спасибо.

Джим распростерся на соседнем диване. Он прикладывал пакетик льда к затылку. Лицо у него было зеленовато-белым. Он попытался сесть, но доктор Альперт – это ей принадлежал грубый и одновременно добрый голос – опять толкнула его на диван.

– С тебя пока хватит, – сказала она. – Хотя без помощи мне не обойтись. Мередит, ты поможешь мне с Изабель? Я так понимаю, что придется нелегко.

– Она ударила меня по голове лампой. Не поворачивайтесь к ней спиной, – предупредил Джим.

– Мы будем осторожны, – сказала доктор Альперт.

– А вы оба лежите здесь, – сурово добавила Мередит.

Бонни посмотрела в глаза Мередит. Да, ей очень хотелось встать и помочь им с Изабель. Но в глазах у Мередит было особое выражение, которое означало: лучше не спорить.

Едва они вышли, Бонни попыталась подняться. Но перед глазами у нее тут же запульсировало серое ничто, и это означало, что сейчас она опять потеряет сознание.

Бонни стиснула зубы и снова легла.

Довольно долго из комнаты Изабель слышался грохот и крики. Бонни услышала, как возвышается голос доктора Альперт, потом – голос Изабель, а потом – третий, но не голос Мередит, которая никогда не кричала, если без этого можно было обойтись, – он был похож на голос Изабель, только замедленный и искаженный.

Потом наступила тишина, и в комнате появились доктор Альперт и Мередит, которые несли под мышки обмякшую Изабель. Из носа Мередит текла кровь, а короткостриженые седеющие волосы доктора Альперт торчком стояли на затылке, но им удалось обмотать футболкой израненное тело Изабель. Доктор Альперт свободной рукой держала свою черную сумку.

– Легкораненые остаются на своих местах. Сейчас мы вернемся, и вам будет оказана помощь, – сказала доктор Альперт в своей жесткой манере.

Они с Мередит совершили еще один поход, чтобы взять с собой бабушку Изабель.

– Мне не нравится цвет ее лица, – коротко сказала доктор Альперт, – и стук ее сердечка. Впрочем, нам всем не повредит осмотр.

Через минуту они вернулись, чтобы отвести Джима и Бонни в фургон доктора Альперт. Небо было затянуто тучами, а красный шар солнца был уже неподалеку от горизонта.

– Хочешь, чтобы я дала тебе болеутоляющего? – спросила доктор, заметившая, что Бонни разглядывает черную сумку. Изабель была в самой дальней части фургона; сиденья там были опущены.

Мередит и Джим сели за два ряда перед ней; между ними сидела бабушка Сэйту, а Бонни, по требованию Мередит, устроилась впереди, рядом с доктором.