Елена и сама почувствовала то, о чем он говорит. Деревья вокруг, казалось, наклоняются к ним, они потемнели, стали угрожающими. Елена медленно подняла голову и посмотрела вверх. Над головой собирались серые облака, они громоздились друг на друга, перистые уступали место кучевым, они превращались в грозовые – и все это происходило прямо над той точкой, в которой они стояли.

А на земле стали образовываться маленькие вихри, которые поднимали вверх горстки сосновых игл и свежие зеленые летние листья, сорванные с молодых деревьев. Елена никогда раньше не видела ничего подобного. Поляна заполнилась сладким и одновременно чувственным ароматом – ароматом экзотических масел и долгих, темных зимних ночей.

Эти вихри поднимались выше, и сладкий аромат окружал ее, смолистый и душистый, все плотнее и плотнее, пока она не почувствовала, что он пропитывает всю ее одежду и впечатывается в самую ее плоть. Она смотрела на Дамона и думала о том, что ввязалась в дело, оказавшееся ей не по зубам.

Она не сможет защитить Мэтта.

Стефан написал в моем дневнике, чтобы я доверяла Дамону. Стефан знает его лучше, чем я, в отчаянии думала она. Но мы оба знаем, чего Дамон на самом деле хочет. Чего он хотел всегда. Меня. Мою кровь…

– Дамон, – начала она мягко – и осеклась. Глядя в сторону, он вытянул по направлению к ней руку ладонью вперед.

Подожди.

– Я должен кое-что сделать, – сказал Дамон вполголоса. Он наклонился, двигаясь с непринужденной и экономной грацией пантеры, и поднял обломок какой-то ветки, на вид – ветки виргинской сосны. Он покачал ею в воздухе, словно стараясь оценить ее вес и то, насколько удобно ею управлять. Она стала больше похожа на веер, чем на ветку.

Теперь Елена смотрела на Мэтта, стараясь вложить в этот взгляд все свои чувства, главным из которых было чувство вины – вины за то, что она втянула его в это, вины за то, что она не выпускала его из круга самых близких друзей, чья жизнь оказалась так тесно связанной со сверхъестественным.

«Теперь я, кажется, начинаю понимать, что чувствовала Бонни весь последний год», – подумала Елена, которая видела, что происходит, и могла предсказать, что случится дальше, но не имела ни малейшей возможности на что-либо повлиять.

Мэтт, вертя головой, украдкой пробирался к деревьям.

Не надо, Мэтт. Не надо. Не надо!

Он не понял, в чем дело. Впрочем, она тоже ничего не поняла – она лишь чувствовала, что деревья держатся поодаль только потому, что здесь стоит Дамон. Если бы они с Мэттом попробовали углубиться в лес, если бы они шагнули за пределы поляны или просто пробыли бы на ней подольше… Мэтт увидел у нее на лице страх, и на его лице отразилось мрачное понимание. Они в ловушке.

Разве что…

– Поздно, – отрезал Дамон. – Я уже сказал: мне надо кое-что сделать.

Он явно нашел то, что искал. Он поднял палку вверх, немного покачал ею и резким движением опустил вниз и в сторону.

Скорчившись от боли, Мэтт упал на землю.

Он и представить себе не мог, что на свете бывает такая боль: она шла словно бы изнутри его собственного тела, но отовсюду – от каждого органа, каждой мышцы, каждого нерва, каждой кости, и всюду боль была разной. Мышцы болели и были охвачены спазмами, как будто были напряжены до предела, но что-то заставляло их напрягаться еще сильнее. Внутренние органы пылали. В животе орудовали ножи. Кости болели так, как болела его рука, когда он ее сломал, – ему было девять лет, и машину, которую вел его отец, ударила в бок другая машина. А нервы… Если бы на нервах стоял переключатель с отметками «удовольствие» и «боль» – в его случае выключатель был повернут на «адскую муку». Прикосновение одежды к коже было невыносимым. Циркуляция воздуха вызывала агонию. Мэтта хватило на пятнадцать секунд – потом он потерял сознание.

– Мэтт!

А Елена тем временем словно окаменела: все ее мышцы были блокированы и не могли пошевелиться, как ей казалось, целую вечность. Потом они внезапно снова стали ее слушаться, и она побежала к Мэтту, приподняла его голову, положила ее себе на колени, посмотрела ему в глаза.

Потом она подняла взгляд.

– Зачем, Дамон? Зачем? – Вдруг она поняла, что Мэтт без сознания, но все еще продолжает корчиться от боли. Кричать нельзя – надо говорить, но говорить веско: – Зачем ты это делаешь? Дамон! Прекрати.

Она оглядела фигуру молодого человека в черном – черные джинсы с черным поясом, черные ботинки, черная кожаная куртка, черные волосы – и эти чертовы рей-бэны.

– Я уже сказал, – небрежно ответил Дамон. – Мне надо кое-что сделать. Полюбоваться. Мучительной смертью.

– Смертью? – Елена посмотрела на него, не веря свои ушам. Она стала собирать всю свою Силу – это было так легко и получалось само собой еще несколько дней назад, когда она не умела говорить, и на нее не действовал закон всемирного тяготения, – и стало так трудно и непривычно сейчас.

– Если ты, – сказала она, чеканя каждое слово, – не отпустишь его немедленно, я ударю тебя всем, что у меня есть.

Он засмеялся. Никогда раньше Елена не видела, чтобы Дамон смеялся по-настоящему – по крайней мере так.

– Думаешь, я замечу то, что у тебя есть?

– У меня есть не так уж и мало. – Елена мрачно оценила ситуацию. Силы у нее было не больше, чем у любого человеческого существа, – это была та Сила, которые вампиры забирают у людей вместе с кровью, – но, побыв духом, она научилась ее использовать. Теперь она знала, как правильно ею бить. – Думаю, ты это почувствуешь. А теперь – я сказала, ОТПУСТИ ЕГО!

– Почему люди всегда считают, что, когда не работает логика, надо громко орать? – промурлыкал Дамон.

Тогда Елена нанесла удар.

Точнее сказать, приготовилась нанести. Она глубоко вдохнула, успокоила свое внутренне «я», представила себе, что держит в руках шар белого огня, и тут…

Мэтт стоял на ногах. Ощущение было такое, словно его подняли силком и заставляли стоять, как куклу, и на глазах у него невольно выступили слезы, но это все равно было гораздо лучше, чем когда он лежал, корчась от боли.

– Ты у меня в долгу, – бросил Дамон Елене. – Я стребую с тебя долг. Потом.

Потом он сказал, обращаясь к Мэтту тоном заботливого дядюшки, на секунду сверкнув одной из своих мгновенных улыбок, относительно которых никогда нельзя было точно сказать, видел ты их или нет:

– Похоже, мне повезло, что ты крепкий орешек, да?

– Дамон, – Елене уже доводилось видеть его увлеченным игрой в кошки-мышки с теми, кто был заведомо слабее его, и эта его ипостась нравилось ей меньше всего. – Чего ты на самом деле хочешь?

Его ответ ее удивил:

– На меня были возложены обязанности твоего опекуна. Я обязан тебя опекать. И я как минимум считаю неправильным, чтобы ты находилась без моего присмотра, пока моего младшего брата нет рядом.