Я бреду по коридору, на мне чистая одежда. Ее вместе с сумкой принес Люк. К счастью, он прихватил свободную кофту, в которую я без особого труда просунула загипсованную руку. Купленные Люком спортивные штаны и удобные слипоны я тоже натянула легко. Злость не помешала мужу заботливо выбрать мне одежду.

Медсестра в отделении интенсивной терапии, увидев меня, не удивляется.

– Я хочу навестить сестру, – с трудом выдавливаю я. – Элис Кеннеди.

– Мне позвонили из вашего отделения, предупредили, – тепло улыбается медсестра.

– Как она?

– Лучше. То в сознании, то без, но однозначно лучше. Мы надеемся вскоре перевести ее из реанимации.

– Отличные новости.

Я искренне рада. Значит, я смогу получить ответы на свои вопросы.

– Тем не менее надолго к ней нельзя. Обычно мы не разрешаем пациентам навещать больных в реанимации, но раз вы сестры…

Я следую за медсестрой в отдельную палату, которую наверняка организовала мама. Палата очень похожа на мою, только аппаратуры больше. Марта подключена к кардиомонитору, тот монотонно пикает. Под пластырем на тыльной стороне ладони – катетер, от него к прозрачному пакету тянется длинная гибкая трубка.

– Капельница просто восполняет дефицит жидкости, – поясняет медсестра. – И дает возможность быстро ввести обезболивающее. Страшного тут ничего нет. Дыру в том месте, где легкое пробито ребром, заклеили специальным пластырем. У Элис одно ребро сломано, одно – треснуто. Это болезненно, но жизни уже не угрожает.

– Спасибо. Рада слышать.

– Ну хорошо, оставлю вас ненадолго одних.

– Ой, я еще хотела спросить, э, с нее сняли контактные линзы?

Медсестра смотрит на меня недоуменно.

– Я не знала, что Элис была в контактных линзах. Сейчас посмотрю. – Она берет папку-планшет, висящую в ногах кровати. – Здесь ничего не записано. Да и я не замечала линз, когда проводила осмотр, в том числе проверяла реакцию зрачка на свет.

– Вы проверяли ее глаза? Какого они цвета? – При виде удивления медсестры я торопливо добавляю: – Просто Элис носит цветные линзы.

– Зеленые. Насколько помню, глаза у нее зеленые.

– Не голубые?

– Нет.

– Не ярко-голубые? Вы бы запомнили яркий голубой цвет, правда? Вы, конечно, можете сейчас быстренько проверить. Тогда не придется выяснять у коллег, где линзы.

– Обычно так не делается. Ну хорошо, я посмотрю, ничего страшного. – Медсестра достает из кармана маленький фонарик. – Вы уверены, что Элис в них?

– Абсолютно.

Медсестра поднимает Марте правое веко, затем левое. Я заглядываю через плечо, но толком ничего не вижу.

– Я так и думала. Зеленые. Значит, можно успокоиться, линз нет. Я бы их обязательно заметила.

– Спасибо, я просто хотела удостовериться. На всякий случай, сами понимаете.

– Да, хорошо. У вас несколько минут.

Я подтаскиваю к кровати стул и жду, пока медсестра закроет за собой двери. Наклоняюсь вперед, опираясь на правую руку.

– Я знаю, ты не Элис, – шепчу Марте на ухо. – Расскажи, что происходит. Кто замешан в этом еще? Кто для меня опасен?

Ее ресницы трепещут. Услышала? Я пробую опять:

– Марта, мне нужно знать.

Рука у Марты дергается, голова поворачивается набок. Вновь слабое трепыхание ресниц. Я повторяю:

– Марта, очнись.

Она распахивает глаза, на лице – сначала замешательство, потом страх. Марта отшатывается и тут же стонет от боли.

– Уйди, – хрипит, почти не разлепляя губ из-за запекшейся в уголках слюны. – Уйди…

Марта отворачивается и закрывает глаза.

– Без ответов не уйду.

Я хватаю ее за руку, и Марта открывает глаза. Пытается отнять у меня свою руку, но сил не хватает.

– Кто убил Элис?

Меня охватывает лихорадочное возбуждение: нужно спешить, ведь сюда скоро войдут.

– Отстань, – произносит Марта, на этот раз более внятно.

– Если не ответишь, я позвоню в полицию и расскажу, кто ты такая на самом деле. – Мне стоит больших усилий удержаться и не запрыгнуть верхом на кровать, не вытрясти из гадины признание. И плевать на мою сломанную руку. – Ради бога, Марта! – Я в ярости бью кулаком по кровати.

Марта смотрит на меня свысока.

– Ты такая же, как она. – Презрительный тон целиком соответствует выражению лица. – Хочешь, чтобы все было по-твоему. Жалкое зрелище. Бедняжечка.

– Как это понимать?

– Ты всегда получала желаемое, да? – Дыхание Марты учащается, писк кардиомонитора – тоже.

– Так это из-за денег?

Она лежит совершенно неподвижно, потом вздыхает и вновь открывает глаза.

– Ты не только получала все, тебя еще и любили. Ты понятия не имеешь, что значит быть отверженной. Нелюбимой. Никому не нужной.

– А ты понятия не имеешь о моих чувствах, но речь не обо мне. Об Элис. – Я встаю, нависаю над Мартой, наши лица совсем близко. Хватаю ее плечо здоровой рукой, вдавливаю в матрас. – Что произошло? Где Элис?

Я смутно осознаю, как открываются двери в мою палату, но совладать с собой не могу, все давлю Марте на плечо, мои глаза чуть ли не в миллиметре от ее.

– Эй! Ты что делаешь? – вскрикивают за спиной.

Чьи-то руки оттаскивают меня от Марты.

Том толкает меня в угол палаты.

– Клэр! Клэр, перестань.

Он оглядывается на Марту, с которой я по-прежнему не свожу глаз. Она смотрит прямо на меня. Надо же, ее актерские способности вернулись! Марта выглядит искренне напуганной.

– Убери ее от меня, – хрипит она и хватает кнопку вызова медсестры.

Игла электрокардиографа начинает беспорядочно прыгать, звонит сигнал тревоги. В палату вбегает медсестра.

Том отпускает мои плечи, но продолжает держать за руку, чтобы я не сбежала.

– Что случилось? – требовательно спрашивает медсестра, пытаясь успокоить Марту.

Та дышит мелко-мелко и часто, глаза у нее выпучены, пальцы судорожно цепляются за медсестру.

Торопливо входит ее коллега, оценивает происходящее опытным глазом.

– Кислород, – бросает первая и продолжает уговаривать Марту не паниковать.

Они занимаются Мартой, а мы с Томом беспомощно наблюдаем из дальнего угла. Том вопросительно смотрит на меня, я игнорирую его взгляд.

Однако игнорировать тихий злорадный голосок, нашептывающий мне на ухо, не могу. Если Марта сейчас умрет, это будет возмездием за Элис – ведь с ней произошло нечто ужасное, я уверена. Вот она, карма. Воздаяние по заслугам. Око за око. В голове моей проносятся шаблонные фразы, и я смакую их с безмолвной радостью.