– Как прошел бал? – спросил Том, усаживаясь поудобнее.

– Да, собственно, бал как бал, – солгал Дрессер, надеясь втайне, что Том еще не успел пронюхать про новый скандал, связанный с графиней Мейберри. Было бы совсем хорошо, если бы Том возвратился в Девон, не узнав об их ложном обручении с Джорджией. – Элегантный уютный домик, иллюминация в парке, вполне сносное угощение.

– А что леди Мейберри?

– Она была великолепна в «павлиньем наряде». Впрочем, всю ночь только и говорили, что о политике.

У Тома были типично провинциальные политические воззрения – его волновала лишь неразбериха, царящая в Вестминстере, и разговор сам собой перешел на вполне безопасную для Дрессера почву. Покончив с завтраком, Дрессер в компании Тома отправился прогуляться в Сент-Джеймс – посмотреть дворец, площадь и парк. А пообедать друзья решили в недорогой, но симпатичной закусочной за общим столом.

Дрессеру не терпелось тотчас же начать расследование, призванное доказать невиновность Джорджии, и все же он наслаждался простыми радостями и обществом надежного и степенного Тома Ноттона. И в какой-то момент настолько позабыл о своей миссии, что вздрогнул, заслышав имя Мейберри.

Дрессер взглянул на краснолицего человека в потрепанной одежде. Тот вещал:

– Она вновь взялась за свое. Или, если угодно, ее прошлые прегрешения неотступно следуют за ней.

«Твое-то какое дело, паршивец?»

– Она изумительная красотка, я слыхал, – робко сказал какой-то юноша.

– Далила тоже была ничего себе.

И они затеяли спор о женской красоте и добродетели.

Дрессер опомнился лишь тогда, когда увидел, что Том вопросительно на него смотрит.

– Позже я все тебе расскажу, – пообещал Дрессер и тотчас заговорил о новых лодках, ходящих по Темзе.

Когда они уже направлялись в гостиницу, Дрессер хмуро сказал:

– Просто кто-то раздувает уже остывшие угли, не более того.

Том хмуро смолчал.

– Послушай, это все неправда! Я точно знаю. Ты можешь мне верить.

– А мой брат едва не женился на цыганке, совершенно уверенный, что из нее выйдет добродетельная жена.

– Вполне возможно, так бы оно и вышло.

– Если бы она не стащила столовое серебро перед самым венчанием!

– Я понял твой намек. Однако до той самой злополучной дуэли леди Мейберри была всеми почитаема. Да, возможно, слегка легкомысленна и склонна к разного рода розыгрышам, но никто и никогда не обвинял ее в измене. Всему положила начало та самая дуэль. Если бы граф Мейберри просто расшибся на тех проклятых скачках, она тоже потеряла бы все, но сохранила бы доброе имя. Была бы страдалицей, а вовсе не Скандальной графиней!

– Но Бог судил иначе, – вздохнул Том. – И пал он от руки человека, которого многие считают любовником его жены.

– С какой стати верить в эту дикость? Вот если бы… – Он чуть было не ляпнул «Энни», но тогда ход его мыслей был бы слишком понятен, и он выбрал иное имя – леди Суонсон, добродетельной девонской жены. – …если бы сэр Джеймс Суонсон был убит на дуэли – понимаю, такое трудно даже вообразить, – поверил бы хоть кто-нибудь, что поединок разгорелся из-за леди Суонсон? А поверили бы, что она блудила с победителем?

– Но леди Суонсон не выступала на театральных подмостках в мужском платье!

– Так леди Мейберри… Впрочем, не важно. Это совершенно различные материи.

– Возможно, ты и прав. А как насчет того, что она продавала свои поцелуи по гинее за штуку? А вдруг те, кто верит слухам, знают ее лучше, чем ты?

Дрессер был в бешенстве и сдерживался с превеликим трудом. В мужском костюме – на сцене! Поцелуи – по гинее штука! Да, ее стоит взять в ежовые рукавицы. Но он вовсе не желал становиться ее тюремщиком. Он хотел сделаться ее любовником, возлюбленным.

Следуя по Крок-лейн, он вспомнил вдруг собственные слова: «…свежий глаз порой замечает не замеченное прежде».

– Послушай, Том, та самая дуэль – дело в высшей степени странное. Ведь покойный Дикон Мейберри по характеру точь-в-точь наш сэр Джеймс. Говорили, что причиной ссоры послужили насмешки над неуклюжим управлением коляской, однако вскоре после происшедшего все стали шушукаться, что виной всему леди Мейберри. И мне предстоит выяснить почему.

Том удрученно покачал головой:

– Она тебя приворожила, обольстила, очаровала! Давай поскорее вернемся в Девон. Возможно, на свежем воздухе ты опомнишься.

– Нет, я вовсе не очарован ею, – солгал Дрессер. – У меня на самом деле есть дела в городе, но я скоро вернусь – максимум недели через две.

– Я взял бы с тебя честное слово, если бы видел в этом прок.

Еще две недели… а ведь уже столько прошло! Он никогда так надолго не оставлял поместье. Он не имел права столь беззастенчиво пренебрегать своими обязанностями!

– Я даю тебе обещание. Торжественно клянусь возвратиться в Дрессер по истечении двух недель.

– Хороший ты парень.

Дрессер расхохотался:

– Ты говоришь со мной так, словно берешь зарок не брать в рот ни капли джина! Поверь, я вполне контролирую и свой разум, и свои аппетиты. – И тут у него возник новый вопрос. Люди горячатся обычно, будучи в подпитии, но отчего пресловутая дуэль состоялась, когда все уже успели протрезветь? Не желая расстраивать добряка Тома, Дрессер сказал: – Не стыдно ли тебе сидеть у камелька в свою последнюю ночь в Лондоне? В таверне «Митра» нынче дают представление акробаты, и вдобавок там отменный эль!

Завтра в Лондон приедет Джорджия, и Дрессер от души радовался, что Том уезжает.

Джорджия ступила на борт суденышка, идущего в Лондон, думая о том, как была от этого счастлива еще несколько дней назад. Теперь же настало время испытания ее мужества.

Мать ее уехала в город накануне, чтобы заблаговременно начать борьбу с новым скандалом, поэтому Джорджию сопровождали лишь Джейн да один из лакеев сестры. Дрессер должен был встретить их у пристани Йорк-Гейт, так что она вполне могла чувствовать себя в безопасности. Нападения толпы можно было не бояться. Впрочем, бомонд был в ее положении ничем не лучше взволнованной черни.

У нее нет выбора, в который раз говорила она себе. Оставаться в доме Уинни она не могла, даже если бы захотела, – ведь там гостила Элоиза Кардус и Джорджия рисковала дать волю своему гневу.

Впрочем, некоторым образом она уже ей отомстила.

Элоиза попыталась увязаться за ними в Лондон, однако на этот счет Джорджия с матерью были совершенно единодушны. Ехать Элоизе, разумеется, никто бы не запретил, однако о том, чтобы дать ей приют в фамильной резиденции Эрнескрофтов на Пиккадилли, и речи быть не могло. И теперь Элоиза, разумеется, начнет слать жалобные письма Меллисент в Эрне, а та в ответ станет осыпать проклятиями злобных Эрнескрофтов. Но ведь на это вполне можно не обращать внимания.