Поппи все еще прижималась к нему, а теперь еще и уткнулась носом в ухо ему и заявила — тоже шепотом:

— Мне нравится проникать в дома со взломом!

— Ах вот ты какая?!

То был еще один шок. Николас поддался искушению и крепко прижал ее к себе. Они поцеловались в кромешной темноте — поцеловались так, словно оба изголодались до смерти и поцелуй был для них единственным спасением от голода.

Наконец он отпустил ее — неохотно.

— Почему и как вы заставляете меня чувствовать себя распутницей, ваша милость? — зашептала Поппи. — Мы с вами преступники. Мы с вами находимся в чьем-то чужом туннеле. А вы самый отчаянный человек из всех, кого я знаю. Мне бы бежать от вас подальше, а вместо этого я…

— Что ты?..

— Я жажду твоих поцелуев, — ответила Поппи просто.

Почему-то это искреннее признание тронуло его сильнее, нежели все, что она ему говорила до сих пор.

Николас привлек ее к себе и поцеловал еще раз.

— Я тоже хочу тебя, и это правда. Я просто одержим тобой. Ты самая сводящая с ума женщина из всех, кого я знаю. И я не хочу, чтобы ты была иной.

— Правда?

Поппи пробежалась легкими, быстрыми поцелуями по его подбородку.

— Правда, — ответил он. — Но…

— Но пора вернуться к делу. — Поппи отпрянула, а тон у нее был твердый и официальный, как сами секретные службы. — Я готова выполнять приказы.

Николас подвел ее к той части туннеля, которая вывела их наверх. Шел сильный дождь, и капли холодной воды падали им на головы.

— Этот мистер Харлоу может выглянуть в одно из окон на задней половине дома, — сказал Николас. — Мы не можем уйти, пока не убедимся, что он не подглядывает.

— А как нам это сделать?

— Там наверху есть смотровое отверстие. По правде сказать, нам повезло, что пошел дождь. Темнеет, и он, вероятно, зажжет фонарь. Нам будет проще его увидеть, чем ему нас, и я надеюсь, мы увидим, как он удалится в тот свой кабинет, где мы побывали.

— Надеюсь, — прошептала она совсем тихо.

— Мы будем стоять на лестнице вдвоем, потому что должны уйти вместе. И нам непременно надо уйти как можно скорей. Ты пойдешь первая. Направляйся прямо к бочкам и достань свое ведерко, до того как уйдешь.

Прошло добрых десять минут, пока Поппи решилась идти. Но едва она это сделала, Николас начал наблюдать за ней. Она великолепно справилась с тем, как пройти мимо цыплят, не взбудоражив их. Потом она, укрывшись за чуланчиком, сбегала туда, где лежали бочонки.

Дождь лил как из ведра, заглушая любой шум, какой они могли произвести. Николас за три секунды водрузил на место стенку, после чего добрался до тех же бочонков и забрал свою вязанку дров и сверток.

Он поравнялся со своей сообщницей, когда она уже шла быстрым шагом по узкой улочке, ведущей в северном направлении. Они дошли до угла и замедлили шаг. Поппи дышала тяжело и прерывисто, струйки дождя стекали у нее по щекам и носу, волосы намокли и являли собой беспорядочную массу.

Но Драммонд подумал, что никогда она не выглядела такой красавицей.

Когда они с Николасом добрались до наемной кареты на Перл-стрит, кучер едва удостоил Поппи небрежным взглядом. Николас заверил ее, что заплатил этому типу достаточно для того, чтобы тот не задавал никаких вопросов. На дрожащих ногах она со своим ведерком для молока первой вскарабкалась на сиденье. Николас последовал за ней со своими дровами и матерчатым свертком.

Лишь тогда, когда экипаж тронулся с места, Поппи позволила себе расслабиться… так, немножко. Она прислонилась к плечу Николаса, совершенно мокрому, и начала смеяться.

— Не могу поверить… — Тут она расхохоталась. — Я хочу сказать, что не могу поверить… — Поппи выпрямилась, как ружейный шомпол, и уставилась на Николаса. — Неужели мы это сделали?

Николас, сейчас еще больше похожий на чернорабочего, чем раньше, поднял брови.

— Да, сделали, и бумаги, которые выпирают из твоего корсажа, тому доказательство.

Боже милостивый, в суматохе она совсем забыла об этих бумагах! Поппи вытащила их — к счастью, они почти не пострадали от дождя. Она бросила их на сиденье напротив.

— Я даже не знаю, смогу ли я просмотреть их прямо сейчас. Мне сначала надо прийти в себя.

— Мне тоже, — сказал Николас. — Но не оттого, что я незаконно проник в чужой дом. От впечатления о тебе. Ты просто восхитительна в обличье насквозь промокшей молочницы.

Наступило полное молчание, потом Поппи вздохнула и произнесла:

— А ты производишь потрясающее впечатление в роли чернорабочего. Особенно когда мокрый от дождя.

Поппи протянула руки, коснулась ладонями груди Драммонда и посмотрела ему в глаза.

Николас ухватился за один из шнурков на ее корсаже, потянул его, потом вдруг замер, не выпуская шнурок из пальцев.

Поппи все еще смотрела на него.

И перестала дышать.

Что-то в его глазах глубоко тронуло ее сердце. Он наклонился к ней, и она оказалась в его объятиях. Они поцеловались. И Поппи осознала, что это самый сладкий поцелуй в ее жизни. Потому что он сказал ей обо всем, что ее сердце уже понимало.

Она полюбила.

Полюбила Николаса.

Через несколько секунд после самого захватывающего поцелуя в его весьма многообразной практике Николас признался себе, что работать на секретные службы вместе с Поппи куда увлекательнее, чем в одиночку. Поппи становилась, пожалуй, излишне склонной к риску, и ему, Николасу, следовало именно поэтому быть предельно осторожным.

Когда они поженятся, а Николас считал такое их будущее неизбежным, он увезет ее в Сьюард-Холл. Однако он уже теперь спрашивал себя, каково ему будет возвращаться к работе в Лондоне, зная и думая о том, что она спит в его постели, имеет от него детей, ухаживает за цветами в его саду и попадает в переделки в его замке.

Насчет последнего Николас нисколько не сомневался. Жизнь в Сьюард-Холле в ее присутствии никогда не будет скучной и однообразной.

— Я готова, — произнесла она губами, вишнево-красными от поцелуев, и пересела на прежнее свое место. — Скажи мне, что тебя так удивило в том доме. Я знаю, ты был удивлен.

— Я тебе скажу. — Николас и сам все еще пытался осмыслить это. — Дом принадлежит начальнику нашего отдела. Я сразу узнал его почерк на страницах папок. А на письменном столе я увидел шарф, который он нередко надевает во время работы у себя в кабинете.

Поппи прижала к губам ладошку.

— Господи, случится же такое! Ты, выходит, обокрал дом своего работодателя?

— Это все равно что пробраться в спальню принца-регента, — сказал Николас. — Нечто переходящее все границы, и, откровенно говоря, подобное местечко ты ни за что не хотела бы увидеть.