Но в глазах Гавара Боуда не увидела вожделения. Ни намека, что он может сойти с ума от страсти. Только безмерная усталость и жалость, которая так раздражала и унижала Боуду.

– Я так не думаю, Боуда. – Гавар встал и поцеловал ее в щеку, когда проходил мимо. – Спокойной ночи. Провожать меня не надо.

Он оставил ее стоять посреди комнаты.

И ярость – конечно же, это не могло быть просто разочарованием – закипела у нее в крови и оглушила ревом.

Боуда не слышала треск – хлопок выстрела, похожий на выстрел снайпера, который снял свою цель, – когда вода в четырех больших фонтанах перед Астон-Хаусом в одно мгновение превратилась в лед.

Аби не знала, как рассказать маме о случившемся, это была для нее какая-то непосильная задача. Страшнее, чем побег из Кайнестона. Ужаснее, чем вызволять Люка из замка Крована. Она собрала волю в кулак, опустила подробности, просто сказала, что папу застрелили во время побега. Мама взвыла и принялась колотить ее кулаками, словно это Аби его убила.

Но это не она сделала. Аби это точно знала. Чувство вины, душившее ее до рейда в Фулторп, было сожжено раскаленной добела ненавистью, которую она теперь испытывала к режиму, убившему ее отца.

Ненависть была настолько сильной, что Аби даже перестала мыслить логически. Она знала, что злость – это механизм психологической защиты. Об этом она читала в учебниках – каждый врач должен уметь распознавать стадии горя. Лучше испытывать злость, ярость, ненависть, чем утонуть в печали, чувствовать себя беспомощным и убитым горем. Сильные негативные эмоции – движущая сила, они позволяют увидеть цель и дают повод встать с постели.

Аби принесла маме снотворное, затем умылась и спустилась вниз, на ней была все та же одежда, в которой она отправилась на штурм тюрьмы. Когда ее отец еще был жив. Когда он был в этом мире, мог обнять ее за плечи и поцеловать в макушку – ему единственному в семье рост позволял это сделать – и сказать с гордостью «папина большая умница».

«Прекрати думать о папе. Подумай лучше, как заставить людей, которые его убили, заплатить за это».

Был уже полдень. В ротонде собралась вся команда во главе с Мидсаммер, и появилось новое лицо – Джон Файерс.

– Аби, – начал он, его сияющие голубизной глаза были полны сострадания, – мне очень жаль, такая потеря.

– Ты работаешь в офисе Боуды. Разве ты не знал об их планах? Неужели ты не мог предотвратить это убийство или, по крайней мере, нас предупредить?

– Аби, Джон ничего не знал, – сказала Мидсаммер. – По этой причине он здесь. Последнее время он стал чувствовать, что его подозревают. И то, что ему ничего не было известно о Фулторпе, только подтверждает его опасения. Он покинул офис Боуды, и теперь он будет с нами постоянно.

Мидсаммер положила руку на плечо Джона, рядом с ним сидела его мать, спикер Доусон. Аби почувствовала, будто ей сделали небольшой выговор за несправедливые нападки на Джона, хотя она знала, что у Мидсаммер не было таких намерений.

– Аби, в настроениях парламента произошли перемены, – сказал Джон. – Чувствуется отчаяние, и повысился градус жестокости.

– А разве Кровавая ярмарка – это не предел жестокости? Ах да, на этот раз по сфабрикованным обвинениям им удалось убить действительно невинных людей.

Это гнев. Аби знала, это несправедливо. Ее гнев должен обрушиться на кого-то другого, не на Джона, который просто не был осведомлен о планах Джардинов. Но если бы это был не гнев, это были бы беспомощность и слезы. Она чувствовала их соленый комок в горле и раздражающее пощипывание в носу.

– А где Гавар? Я хочу у него спросить, знал ли он о готовящемся расстреле?

Лейла, сидевшая рядом с Мидсаммер, вздохнула. Ее рука лежала на округлившемся животе, под глазами были темные круги. Она выглядела так, будто провела ночь без сна.

– Сюда он не вернулся. Ты же знаешь, он улетел на вертолете со второй группой заключенных и спасателей. После этого он просто исчез. Но мы знаем, куда он направился – прямо в Вестминстер. Джон говорит, что вчера вечером он встречался со своим отцом и Боудой.

– Извини, Аби, – добавила Мидсаммер. – Очевидно, он не был искренен с нами. Я знаю, ты доверяла ему, и я тоже. Я знаю, ты, так же как и я, хотела верить, что он проявит себя с лучшей стороны. Ты не должны винить себя.

– Винить себя? С какой стати? – Ярость бурлила в Аби, как кипящая смола. Ее голос окреп, он эхом гулял под большим кирпичным куполом, как будто ей вторил громкоголосый хор. – Почему я должна обвинять кого-либо, кроме Равных? Кого-то, кроме Джардинов. Мидсаммер, их преступлениям нужно положить конец. Мы должны ответить. Должны объявить им войну.

– Мы все хотим перемен… – В интонации Мидсаммер Аби услышала «но» раньше, чем оно прозвучало. – Но мы не собираемся использовать их тактику, чтобы одержать над ними верх. Так мы не сможем их победить. У них есть Дар и военная сила. На нашей стороне правда и девяносто девять процентов населения, не имеющего Дара. Только на это мы и можем рассчитывать.

– Мы победим, если убьем Уиттема Джардина.

В ротонде, где эхо подхватывало любой звук, воцарилась гробовая тишина.

Поначалу Аби никак не могла поверить, что горе от потери отца могло породить в ее голове такую чудовищную мысль, она сопротивлялась и гнала ее прочь. Она готовилась стать врачом, а главный постулат медицины: «Не навреди». Но она же пока не врач. И станет ли им когда-нибудь? Ведь и в медицине иногда приходится причинять боль. Хирурги делают ампутации, чтобы предотвратить распространение инфекции, а режим Уиттема Джардина – смертельный яд. Так почему бы его не ампутировать? Тогда Британия сможет исцелиться.

Мидсаммер смотрела на нее, как Аби показалось, с разочарованием. Хорошо. Аби тоже разочарована – никто не хочет делать то, что крайне необходимо.

– Светлое будущее, Аби, никогда не рождается в крови.

– Один человек. Кровь только одного человека, и всему плохому будет положен конец. Мы сделаем с ним то, что он сделал с моим отцом, – пуля поразит издалека, он ее даже не увидит.

«Господи, надеюсь, отец не видел, как в него целились».

– Кроме убийства, есть и другие способы показать, насколько серьезны наши намерения и что мы не собираемся сдаваться, – продолжала Мидсаммер. – Аби, нам нужно весь Лондон вывести на улицы. Нужно, чтобы люди со всех концов страны собрались в столицу и присоединились к нашему протесту. Ты же помнишь Часовню королевы и Маунтфорд-стрит? Мы можем устроить погромы по всему городу, в качестве целей выбрать самые значимые объекты и здания, показать людям, что мы можем нанести удар Равным в самые больные места, не рискуя своими жизнями и не забирая жизни других людей.

– Поджоги – это всегда риск, – покачала головой Аби. – Смотритель, сторож или пожарный могут пострадать или погибнуть. Кроме того, этих действий может оказаться недостаточно, чтобы привлечь на нашу сторону бо́льшую часть жителей страны. И это никоим образом не уберет с политической арены Джардина и не положит конец его режиму.