Почему так? Боялись возникновения волны беженцев? Но к чему тогда «фронтовые сводки», описания «зверств фашистов» и траурные мероприятия в центре города? Это изрядно напугало часть населения. Да и вообще, для возникновения паники порой хватает одних лишь недомолвок и слухов, а ни на одной войне их не удавалось полностью избежать. Не удалось и здесь. Самые сильные впечатления в начальный период конфликта поджидали тех, кто ходил в морг при отделении судебно-медицинской экспертизы. Поначалу всех убитых в перестрелках и расстрелянных продолжали свозить туда для выяснения причин смерти. Будто такое выяснение и бумагомарание с возбуждением уголовных дел при очевидных обстоятельствах начала боевых действий между Молдовой и ПМР еще кому-то продолжало требоваться. Перед маленьким моргом ежедневно выкладывали ряды: двадцать, тридцать, сорок, а иногда и больше тел. По городу поползли слухи, многократно увеличивающие и без того большое число жертв. К моргу стали сходиться зеваки. Власти спохватились, и вскоре обязательная доставка трупов в морг была отменена. На те мартовские дни пришлась первая волна отъезда из Приднестровья людей.

Боялись спровоцировать Молдову? Спору нет, спровоцировать сильного врага на нападение — реальная опасность. Но если чувствуется, что он все равно нападет, тогда без своевременных организации с мобилизацией еще хуже…

Как бы там ни было, в середине марта все же пошел всплеск активности оборонных мероприятий. А в апреле, после принятия 14-й армии под юрисдикцию России, едва стихла стрельба под Бендерами и вступил в действие новый согласительный протокол о прекращении огня, обозначился их новый спад… Больше того, перед лицом копящей силы враждебной Молдовы начались непонятные попытки разоружения защищающего Бендеры второго батальона гвардии ПМР, возбуждения уголовных дел на комбата Костенко и его гвардейцев. Комбата попытались арестовать. Черт знает что началось: командир подразделения, защищающего правобережный плацдарм мог ездить в левобережный штаб лишь под своей сильной охраной… В то же время на руководителей бендерской гвардии организовала ряд покушений Молдова. И вот, доигрались: Бендеры под ударом и Тирасполь плохо прикрыт. Снова уши режет громкая связь, хрипящая какую-то чепуху.

Первого марта в Молдавии празднуют Мэрцишор — праздник прихода весны. Все молодые люди, а особенно влюбленные, прикалывают на грудь брошки в виде маленьких букетиков белых и красных цветов. Одна из молдавских легенд гласит, что когда-то пришедшая на землю весна поранила себе льдинкой руку и на белый снег упали красные капельки ее крови. Поэтому цветы в букетиках белые и красные. Впервые за много лет безнадежно угрюмым выдался март. Впору другую сказку сочинять. О весне, укушенной за руку бешеной крысой национализма. В марте и правда, оголодавшие грызуны вылезают из своих нор, бегают по подтаявшему, покрытому настом снегу. На военном стрельбище я один раз от них пострадал. Гляжу, мышь бежит, старается. Я ее хвать рукой, а она меня за палец как деранет! Ну и кровищи же было!

А может быть, я зря сомневаюсь в руководстве? Когда это все делалось сразу и безошибочно? И вот пришел час проверки, последний час. Должны устоять! Неожиданно для самого себя засыпаю и тут же, как от толчка, вскакиваю.

Будто минута прошла. Подношу к глазам руку с часами. Елы-палы! Половина девятого. Выбираюсь в коридор и дергаю ручки соседних кабинетов. Тятя все еще спит на стульях. Храпит, голова запрокинулась, а повернуться на бок ему живот мешает, со стульев свешивается. У вечно невозмутимого Володи Приходько и вовсе закрыто. Не удивлюсь, если он, поняв, что до утра ничего не изменится, спокойно пошел домой и явится, как всегда, без пяти девять, чистый и выбритый. Судя по тишине в коридорах, он опять будет прав. Не последовать ли его примеру? Может, сбегать домой поесть, тем более что быстрого ходу туда и обратно мне всего несколько минут. Возвращаюсь к Тяте и решительно расталкиваю его.

— Я домой, пожрать! Одна нога здесь — другая там! И тебе что-нибудь принесу!

Нахмуривший было спросонья лоб Тятя, услышав о еде, кивает:

— Топай! Если спросят, я скажу, что ты ненадолго. Постой! Пивка бы…

Секундное колебание: не взять ли с собой автомат? Нет, не возьму, пожалуй. Непривычно как-то, и продуктов из-за него принесу меньше. Неизвестно, сколько еще будем сидеть на казарменном положении. Выгреб из дому все, что было: Ящик консервированного гороха с мясом для всех, а нам с Тятей — хлеб, колбасу, майонез и сверх того две бутылки пива из холодильника.

С началом рабочего дня, еще раз обманывая ожидания, ничто не торопится происходить. Накопившаяся за тревожную ночь усталость прекратила беготню сотрудников. Начальство, судя по редкому хрюканью внутренней связи, опять начало совещаться. В своем кабинете уже сидит над бумагами невозмутимый Приходько. А мы спокойно кушаем у меня в кабинете. Холодная гороховая каша неожиданно хороша на вкус. Молдавские консервные заводы всегда отличались хорошей продукцией. Когда бы еще узнал, что горох неплохо идет под пиво?

В коридоре слышатся возбужденные голоса. Открывается дверь, и к нам входит неожиданный и самый желанный здесь человек — тятин племянник Миша Тенин. Наш Тятя молча и пасмурно, без единого слова переживал за него всю эту чертову ночь. Миша — из второго, бендерского батальона гвардии ПМР, который остался в Бендерах, на западном берегу. Тятя с радостными словами облегчения обнимает его. Миша, быстро прижавшись к дяде, отстраняется и своим таким же добрым, только более звонким, чем у Тяти, голосом, произносит:

— Постой, я до сих пор мокрый весь…

С этих слов врубаюсь, почему он выглядит несколько странно. На нем влажное все, где к телу прилипло, а где коробом… Он же Днестр переплыл! Молча открываю еще одну банку консервов, отламываю большой кусок от спрятанной в верхнем ящике стола колбасы и придвигаю Мише вместе с майонезом и начатой бутылкой пива. Присев на край стола, он ест. А сюда уже бегут с расспросами. В кабинете сразу становится тесно.

— Да погодите вы, дайте поесть человеку! — Тятя пытается отбить племянника от назойливых коллег. Бесполезно!

— Ну что? Что там у вас?! — мечутся наши несостоявшиеся воины.

Отправив в рот еще пару ложек и с сожалением посмотрев на остаток, Миша откладывает банку и оглядывает жаждущих.

— Ничего хорошего, совсем как в Дубоссарах и даже хуже! — устало произносит он.

Потом, видя, что от него не отвяжутся, вздыхает и рассказывает:

Колонн молдавской армии, ударивших по Бендерам, оказывается, было две или три. Они вошли в город не только по Кишиневской трассе, но и по дорогам из Протягайловки и Каушан. Сразу после этого батальон был разрезан на части. Миша оказался в группе гвардейцев, которая после боя на кишиневской трассе отходила к центру города. Как и все, стрелял. Видел, как бойцы батальона сожгли несколько грузовиков и бронемашин. Как взлетела на воздух бензозаправка, взрыв которой был виден с тираспольских крыш. Видел и то, как мули вели огонь не только по ним, но и по Бендерской крепости, где сидел российский гарнизон, но ответного огня от россиян так и не было. Затем по улице Суворова начался настоящий парад вражеской техники, бронетранспортеры шли один за другим, стреляя во все стороны. Жечь их было нечем. Чудом удалось перейти эту улицу, когда в стороне горисполкома завязался бой. И слышен был сильный бой позади, у казарм батальона. Идти к горисполкому и рабочему комитету напрямую было нельзя, и дворами они выбрались на ближайшую к набережной улицу Ткаченко, где встретились с другой группой таких же, как они, очумевших и полувооруженных бойцов. Тут сзади вышли непривычного вида САУ или танки, наверняка румынские. Самоходку, которая пошла мимо них по улице, сожгли последним выстрелом из гранатомета. Перед этим у него на глазах погиб мальчишка-доброволец, который, забыв все, чему учили, выстрелил по ней из «мухи», уперев ее трубу себе в плечо. С улицы Ткаченко можно было сразу бежать к реке, но они пошли наверх, на помощь. Откуда-то передали приказ удерживать подходы к Днестру, и несколько часов они обстреливали мулей, пытавшихся пробраться к реке. Ухлопали несколько молдавских вояк, грабивших промтоварный магазин. Одного из них подстрелили прямо с большой коробкой в руках. Уже раненый, он так и побежал с нею и через мгновение, срезанный второй очередью, бился на милой ему коробке в конвульсиях, а из прорех картона на землю сыпались магнитофонные кассеты. Потом случайно наскочили на пушку, которую мули установили для стрельбы по зданию горисполкома, и перестреляли ее расчет. И тут же сами получили в хвост и гриву. Дальше пройти не удалось. Под утро нападавшие, видно, перегруппировались и в обход боя в центре надавили в сторону реки. Кончились патроны, и он, бросив опустевший автомат, в одиночку переплыл Днестр. Течением снесло в сторону Терновки. Оттуда пошел пешком в Парканы, где оружия взамен брошенного добыть не удалось, и попуткой в Тирасполь, к штабу гвардии, где его выслушали, но в ответ ничего не сказали. Вот он и пришел к дяде, в ГОВД, узнать, что происходит и почему Тирасполь до сих пор молчит.