— Покажи!

— Держите, — говорю, — первый сувенир!

Разглядывают, как дети. Я сам едва удерживаюсь, чтобы еще раз не посмотреть. Пуля как пуля. На западе продолжаются гул и всполохи. В душе неспокойно. Страха нет, но нарастает возбуждение, осознается: скоро может произойти все что угодно. Опять каркает громкоговоритель. Сообщается о провокациях в городе. Дом Советов обстреляли из проезжавших мимо автомашин.

Поговорив, коллеги возвращаются в коридор, подальше от окон, курить. Тятя, старый курилка, выходит за ними. А я упорно не отхожу от окна. Присаживаюсь на край стола и смотрю на молчащий телефон. Его серое пятно постепенно расплывается перед глазами. Все больше тревоги и разных мыслей в голове. Такими мелкими и незначительными кажутся теперь первые тревоги и неприятности службы! И, наоборот, счастливым помнится заполненный суетой, но принесший тишину на бендерском и кицканском направлениях май. Люди словно воспрянули от мартовских и апрельских горечи и страхов. Даже к неприятным вестям, продолжающим поступать из-под Дубоссар, перестали относиться серьезно. И я тоже поддался этому бесшабашному настроению. На праздники ко мне приехала с Украины, из далекого Луганска Светлана. Каждый вечер, а выходными днями с утра до ночи напролет мы бродили по городу, гуляли по берегу Днестра, ездили в Бендеры и смотрели кино в кинотеатре «Дружба», будто те же фильмы нельзя было посмотреть в Тирасполе… Это наши молодость и любовь требовали движения, не хотели сидеть на месте…

Светлане нравилась зелень молдавских городов. Больше всего ее удивили свечи цветущих каштанов — крупные, и часто ярко розовые, а не белые, к которым она привыкла. Мы подшучивали друг над другом и целовались везде, где только могли. А вечер, когда ко мне в гости набивалась томящаяся от скуки соседская девчонка, вообще стал вечером смеха. Не зная о присутствии Светланы, она раз за разом, под разными предлогами трезвонила в мою дверь. Я столь же изобретательно отшивал ее, краем глаза наблюдая за бдительно покачивающейся на кухне босой ногой и слушая презрительные, ревнивые фырки. Ну а потом, естественно, мы занялись тем, на что рассчитывала потерпевшая фиаско конкурентка. На сессию мы уехали вместе. Но кончился светлый, напоенный ароматами цветов и любовью май. В июне пришла беда. Сначала к Светлане, а теперь и ко мне, сюда.

Дз-зинь! Подскакиваю, как от новой пули, и поспешно хватаю трубку.

— Дружище, привет! Василий Петрович говорит. Слушай, у нас в Бендерах заваруха, и как назло, мой кум Флоря на Бессарабку поездом едет. Будь другом, передай, чтоб его в Бессарабке встретили. Третий вагон, с четвертого по восьмое купе. Три ящика, шесть коробок и две сумки с удочками. Все понял? Повтори!

— Три ящика, шесть коробок и две сумки с удочками. Бессарабка, третий вагон, четвертое-восьмое купе. Надо помочь. Спросить Флорю.

— Молодец. Передавай.

Так! Вот она, бумажка… Номера, набор… Давай же, отвечай!!! Ах ты ж с… Еще раз. И еще. Еще один набор. Соединение! Называю себя и послушно передаю все услышанное. На другом конце провода благодарят и вешают трубку. Вот это другое дело! Теперь я не просто сижу в горотделе, я кому-то нужен! На окраине Бендер, в трех километрах от мостов остановилась очередная колонна: три МТЛБ, шесть бэтэров, грузовики с боеприпасами и пушками на прицепе. Пока они не натворили бед, их должны встретить наши боевые группы. Минут через двадцать мне кажется, что издалека доносятся особенно сильные взрывы.

В уши вплывает вновь ожившая громкая связь. Наконец получаем приказ: следотделу получить оружие. Собираемся вместе и спускаемся вниз, в дежурную часть, к окошку оружейной комнаты. Каждому выдают автомат, подсумок и по два рожка. Тут же набиваем рожки патронами из вспоротых металлических коробок, поставленных на пол в комнате отдыха дежурных.

Теперь мы вооружены. И у меня есть две гранаты. Вернувшись к себе, перекладываю их в подсумок, слегка дергая за кольца тугие чеки, — набираюсь готовности рвануть, примеряюсь, какая для этого нужна сила. Жаль, на срочной службе этого ни разу делать не пришлось. Дурацкая Советская армия! Ничему полезному не учили. Когда попал в гарнизонный госпиталь, убедился: не одна моя часть была такая. Рядом в палате дурачились дембеля из артполка. Один спрашивает другого: «Ты за службу пушку-то хоть раз видел?» Тот отвечает, что нет. Первый смеется: «Ну ты и лох, а я один раз видел!» А потом довелось увидеть стрельбы гвардейской танковой дивизии. Боже ж ты мой! Гвардейцы не то что стрелять, двигаться на своих танках не умели. Парадно-показательные экипажи путем обмана не слишком бдительных офицеров-наблюдателей отдувались за всю дивизию. Тогда смех, а теперь — слезы! Но у меня есть еще одно оружие — телефон. От него я теперь стараюсь не отходить ни на шаг. Еще бы знать, что переданная мною информация кому-то помогла…

Логично было бы дать нам какую-то вводную об обстановке, указания, куда выступать, где и как занимать оборону. Но ничего не происходит. Продолжаем слоняться по горотделу, слушать грохот боя в Бендерах. Мы — триста вооруженных человек — вроде бы сила. Но этой силой никто не распоряжается. В ожидании проходит час за часом. Один за другим распространяются слухи. О том, что ни президента, ни начальника Управления обороны Кицака в городе нет — укатили куда-то под Кучурган, на рыбалку. Потом говорят, что и Верховный Совет пуст, никто не знает, где его председатель Маракуца. Может, и враки, но никто не опровергает. Лучшим опровержением сейчас был бы толковый приказ, хоть какие-то действия по организации обороны и для помощи Бендерам. А мы ничего не делаем! Как там держатся защитники города? Местные жители и кое-кто из милиционеров забираются на крыши ближайших высотных домов, чтобы оттуда смотреть, что делается в Бендерах. Не видно ничего, кроме всполохов. Разрывы не только у мостов, вспышки веером встают по всему городу. Над Днестром летят косматые кометы «Алазаней». После особенно сильного и долгого отсвета с громовыми раскатами сверху передают, что на транспортном кругу у мостов взорвалась бензозаправка.

Подозрительно спокойно у расположенных неподалеку штаба батальона «Днестр» и Управления МГБ ПМР, будто там тоже не знают, что делать, и выжидают. Похоже, шпынять Бендерский батальон гвардии ПМР и его командира Костенко за дисциплину и возбуждать на гвардейцев уголовные дела нашим вождям оказалось легче, чем быстро и решительно руководить сейчас. Самая подходящая обстановка для начала паники. Ей препятствует только настрой части людей, своим видом и руганью выражающих готовность защищаться. В конце концов приданная ГОВД рота спецназовцев-«афганцев» не выдерживает, и на двух своих бээрдээмках уходит в Парканы. Рота — это громко сказано. По численности взвод их всего! Но они уходят в ночь, навстречу текущему с запада, грозящему смертью невнятному гулу, от которого иногда чуть звякает разбитое стекло в окне. Уход роты успокаивает остальных. У спецназа есть радиосвязь, и в зависимости от того, что они увидят и где встретятся с противником, ситуация должна проясниться.

Минут через пятьдесят разносится весть, что командир спецназа вышел на связь, сказал, что к мосту с той стороны вышла бронетехника Молдовы, рота занимает позиции на восточном берегу. Кто там еще есть в Парканах? Вот бардак! Потихоньку начинаем сатанеть. Но среди оставшихся тех, кто рвется в Бендеры и Парканы, меньшинство. С одними автоматами на бронетранспортеры и танки? Тем более, что что националы могли уже переправиться через Днестр где-то в другой стороне. В горотделе еще можно организовать какое-то сопротивление. На открытой же местности, без знания обстановки мы — ничто. Пушечное мясо. Зайцы в охотничий сезон. Неизвестность и страх быстро превращаются в спасительную, не требующую никаких доказательств и действий мысль, что «мы здесь нужнее». Мыслителей такого рода сразу отыскивается много. И тут приходит новое сообщение о том, что националисты через мосты прорываться пока будто бы не собираются. Облегчение! В результате до самого рассвета в горотделе больше ничего не происходит.