Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Значит, вперед?
– Да.
Она вытащила обойму из своего «Архипелаго», проверила, сколько осталось патронов.
В этот самый миг из-за поворота в конце коридора показалась фигура в продранном вакуумном скафандре без шлема и с пистолетом-автоматом в руках. Мы увидели друг друга одновременно и оба отпрянули от неожиданности. Потом тот, в скафандре, вскинул оружие, я услышал свой крик и не раздумывая потянул своих в открытый лифт. Престона я сцапал за ремень и дернул, отшвырнув в ближайшую нишу. Экзоскелет силен, но ему недостает ловкости, и прежде, чем я дотянулся до Клэй, тот человек начал стрелять. В каменном коридоре пистолетные выстрелы грохотали, как отбойный молоток. Пули врезались в углеволоконные ребра моего экзоскелета с такой силой, что я щелкнул зубами и отшатнулся назад. Одновременно с негодующим криком отлетела назад Клэй. «Архипелаго» вместе с обоймой выпал у нее из рук, а сама она запрокинулась навзничь. Из дыры в груди лилась кровь, ткань жилета потемнела. Не обращая внимания на пролетающие мимо пули, я нагнулся к ней, ухватил под мышки. Дернув вверх и завалившись на бок, я вместе с ней отправился следом за Престоном.
Жесткость экзоскелета, позволявшая ему удерживать мой вес, теперь, когда я лежал на боку в тесной кабине, не давала подняться. Свободной рукой я усадил Клэй спиной к стене.
Мы оказались в ловушке.
– Престон, достань пистолет.
– Не могу.
– Просто руку протяни!
Нас в этой мышеловке могли расстрелять, как неподвижную мишень.
– Никак!
В голосе мальчишки звучал ужас. Обернувшись к нему, я увидел, что его ладонь уперлась в прозрачную штору, загородившую вход в лифт. Движения не ощущалось, но за дверью в темноте мелькали огоньки, как если бы мы с огромной скоростью падали в длинную шахту.
Я, не зная, что еще сказать, вновь повернулся к Альве Клэй. Ей попало чуть ниже ключицы, и сейчас она безуспешно пыталась зажать рану ладонями. Ладони и руки до локтя были залиты блестящей кровью.
– Престон, сюда!
Он оторвал взгляд от мелькающих огоньков и присел рядом с нами. У парня тряслись руки: понятно было, что полагаться на него нельзя. Я с огромным трудом сел и сдернул с его плеча медицинскую сумку. На курсах подготовки нам говорили, что бо́льшая часть боевых ранений убивает в течение первых десяти минут.
– Прежде всего остановить кровотечение.
Я дрожащими руками прижал тампон к отверстию в жилете, и Клэй вздрогнула. Глаза у нее расширились от шока, дышала она часто и неглубоко, сквозь боль.
– Держи так.
Положив ее липкие ладони на пропитанный коагулянтами бинт, я мысленно пробежался по списку, отмечая признаки опасных для жизни повреждений: дыхательные пути, кровообращение.
– Черт, у нее, похоже, коллапс легкого.
Насколько я мог судить, пуля миновала артерии и правое легкое, но сквозь пулевое пробитое отверстие в грудную клетку проник воздух, который не давал легкому раздуваться. Если так и оставить, через некоторое время скопившийся в груди воздух станет препятствовать работе сердца – при условии, что она не задохнется раньше. Если я не забыл, чему меня учили, помочь ей мог только прокол в пятом межреберном пространстве для обеспечения оттока и снижения внутреннего давления.
Трудно сглотнув, я протянул руку:
– Обезболивающие.
Престон сунул мне шприц-распылитель, и я уколол Клэй в шею.
– Я сделаю разрез, – сказал я ей.
Она прикусила нижнюю губу. Говорить не могла, но глазами ответила, что поняла и какого черта я еще тяну. Я разрезал лямку ее жилета и сдвинул материю вниз. С помощью Престона смазал йодом поврежденное место и ввел анестетик местного действия. Клэй к этому времени вся обливалась потом; я понимал – действовать надо быстро.
Скальпель холодил мне пальцы. Добиваясь, чтобы он не дрожал, я прикусил кончик языка. Меня самого пробил пот. Коснувшись острием кожи, я пробормотал про себя короткую молитву. И осторожно нажал. Почувствовал, как сопротивляется, а потом подается кожа. Сталь прошла вглубь, по сторонам лезвия проступила кровь. Я ощутил, как напряглась Клэй, но продолжал давить, рассекая жировой слой и мышцы. Сидевший рядом Престон позеленел.
– Теперь дренаж грудной клетки.
Мальчишка смотрел квадратными глазами:
– Что?
Я ткнул пальцем в сумку.
– Вот эту трубку, – я постарался, чтобы голос звучал ровно, – подай мне.
Когда она оказалась у меня в руке, я зубами содрал пластиковую обертку и как мог бережно ввел трубку в жуткий разрез. Клэй застонала, не раскрывая рта, но рукой продолжала зажимать тампон на пулевой ране.
Решив, что конец дренажной трубки уже проник в грудную полость, я закрепил остаток пластырем и открыл клапан на конце, позволив с шипением выходить скопившемуся воздуху. Дыхание у нее стало не таким судорожным – легкое понемногу расправлялось.
– Больше я ничего не могу сделать, пока не вернемся на корабль, – сказал я.
Клэй кивнула и с усилием выговорила:
– Спасибо.
– Всегда пожалуйста. – я выдавил улыбку в ответ. – Нечасто случается спасать жизнь человеку, который вчера мечтал вышвырнуть тебя за борт.
Она прищурилась, но не ответила.
Только оттопырила палец.
– Кто ты такой?
Страх вздувался во мне пузырем.
Я подтянула под себя ноги, поднялась и отряхнулась:
– Что ты такое?
Девять глаз медведя были черными непроницаемыми сингулярностями в ткани вселенной. А зубы – желтыми серпами.
Он заворчал.
«Ты под судом».
Слова сами собой возникли у меня в голове. Я сжала кулаки и вздернула подбородок.
– Под судом? – (Я, бога ради, не кто-нибудь, а капитан.) – По какому праву ты меня судишь?
Зверь рявкнул.
«Я не сужу тебя».
Слова лезли в голову сами – непрошеным вторжением в мое личное пространство.
– Тогда о чем ты говоришь?
«Ты под судом».
Я в досаде потерла висок костяшками пальцев – хотелось выдернуть из головы вбитое в нее заявление.
– Кто меня судит?
«Армада».
Я нахмурилась:
– Те корабли?
Их вокруг миниатюрного солнца собралось не меньше миллиона, а может быть, и больше.
«Верно».
– Меня судят их экипажи?
«Сами суда. Экипажей нет. Я – проявление их коллективной воли».
– Аватара?