– У него жар. Температура под сорок. Рана воспалилась. Кто знает, какую инфекцию он подхватил. Мы не можем оставить его тут.

– Но и с собой взять не можем!

– Без ухода он не выживет.

– А если ты сдашь его в больницу…

– Они обязаны тут же передать его военным. Ты видела, как содержат пленных? Десятки тысяч в поле под открытым небом. Они их даже не кормят. А у него тяжелая инфекция, если не заражение крови. Без надлежащего ухода он потеряет ногу или умрет…

– Альберт, – воскликнула Мими, – он не твой пациент! Мне тоже жаль беднягу, но ведь мы не больница!

Альберт посмотрел на нее, снял очки и задумался.

Ясмина снова заглянула в комнату немца. В голове ее звучали три слова из записки.

È un amico.

– Мими, возможно, он больше чем наш пациент, – сказал Альберт. – Но мы узнаем это, только когда вернется Виктор. А пока заберем его с собой.

Решение Альберта было вызвано не состраданием. Морица он укрыл, следуя голосу рассудка. Если окажется, что немец сказал правду, у Альберта совесть будет чиста. На самом деле речь шла не об отношении к немцу, а об отношении к самому себе.

* * *

Если хочешь что-то спрятать, прячь не в темноте, где это могут заподозрить, а при ярком свете дня. Умные люди, думал Мориц. Трясясь в лихорадке, он сидел на заднем сиденье «ситроена», прислонившись головой к стеклу. Глаза пришлось закрыть, так сильно сверкало солнце. Холодный пот стекал по лицу. Альберт вколол ему морфий. Но тычущая боль в ноге была сейчас не самым тяжелым. Гудки машин и гул моторов, яркий свет, толчки на ухабах – все казалось ему громче, ярче и нестерпимей. Он провел ладонью по голове и посмотрел на ладонь. Пот был черным. Они выкрасили ему волосы, обрядили в гражданское, а его форму сожгли.

Он узнал проспект де Пари, парк, платаны, отель «Мажестик». У входа стояли американские солдаты и танк «шерман». Мориц смотрел на все это как на горячечный сон, когда они проезжали мимо. Рядом с ним сидела Ясмина в красивом белом платье и шляпе, впереди – Мими, она говорила без умолку, но он не понимал ни слова, а Альберт молчал, ведя машину. Мужчина, в руках которого была его жизнь. К крыше машины были привязаны матрацы, чемодан и канистра с водой.

* * *

Два танка заблокировали улицу. Колючая проволока, американский флаг и солдаты с автоматами, проверяющие каждую машину. Альберт медленно продвигался вперед в очереди, опустив стекло. Солдат постучал пальцем по крыше и заглянул в машину. Широкоплечий веснушчатый парень.

– Where ‘ya headin?[49]

Альберт не понял.

– Destination[50], – сказал американец.

Альберт ответил по-французски, что везет свою семью домой. В Petite Sicile. Он сознательно говорил не по-итальянски. Взгляд американца лишь скользнул по Морицу и завис на Ясмине.

– Hi, Ma’m. How are you?

– Bonjour, Monsieur.

Не будь она так красива, он бы, наверное, прошел мимо.

– French?

– Oui, Monsieur.

– IDs please.

– Pardon?

– Passports.

Альберт протянул ему через окно четыре удостоверения. Солдат заглянул в них и напрягся:

– Two French and two Italians?

Альберт попытался объяснить, что его дети автоматически по праву рождения имели французское гражданство, тогда как он и его жена родились в Италии. Для американца это было слишком сложно.

– Shut the engine. Moteur!

Альберт понял и заглушил мотор. Американец удалился с документами за танк. Они напряженно молчали. Солнце жгло крышу. Они-то надеялись обойтись без проверки документов. Если они сравнят фото Виктора с Морицем, то он пропал – и они вместе с ним. Американец долго отсутствовал, потом наконец вернулся в сопровождении старшего офицера. Худой строгий мужчина – из тех, кто служит по убеждению. Он испытующе оглядел пассажиров машины.

– Bonjour, мистер Сарфати. Вы итальянцы?

Его французский имел своеобразный акцент.

– Да.

– Вы служили в армии?

– В прошлую войну – да. Берсальеры, третий пехотный полк, в качестве офицера медсанчасти. В этой войне нет, я не…

– Выйдите из машины.

Это была не просьба. Это был приказ.

Альберт убрал руки с руля и вышел.

– Все.

Мими, Ясмина и Мориц вышли. Мориц едва держался на ногах. Офицер заметил его лихорадку.

– Что с ним?

– Мой сын болен. Ему скорее нужно домой…

– Ваш сын француз, а вы итальянцы?

– Да.

Офицер недоверчиво шагнул к Морицу:

– Мистер Сарфати, вы служили во французской армии?

Мориц отрицательно помотал головой. Если он раскроет рот, его узнают по акценту. Офицер чуял, что здесь что-то не так.

– Почему нет?

У Морица тряслись руки.

– Да потому что мы евреи! – выпалила Мими.

– Евреи?

– Yes, мистер.

Американец листал удостоверения. Снова глянул на Морица. Лицо его смягчилось. Мориц увидел выражение, которого никак не ожидал от врага, – сострадание. Офицер вернул Альберту все четыре удостоверения и сказал:

– Мазел тов.

Он приказал солдату пропустить машину. Солдат поднял шлагбаум. Тут Мориц увидел, как офицер пожимает Альберту руку:

– Шалом, мистер Сарфати.

– Шалом, мистер…

– Бирнбаум. Пауль Бирнбаум.

Только теперь Мориц заметил его немецкий акцент. Стараясь не встречаться с ним взглядом, он забрался в машину.

Когда автомобиль медленно проезжал через пост, Пауль Бирнбаум ободряюще улыбнулся и козырнул. Как будто напутствовал.

МАРСАЛА

Брызги в лицо. Жесткие удары волн о нос надувной лодки сотрясают тело. Катер Патриса мы нагнали недалеко от острова Фавиньян. Водное такси подобралось к катеру, сверху сбрасывают лестницу, и я карабкаюсь на борт. Я должна ему рассказать, немедленно. Все обрело смысл. Ящики, список пассажиров, Мориц, который сел в самолет, но не улетел. Мне хочется поделиться своим счастьем со всем миром. Бенва говорит, что надо подождать, но я не могу ждать, бегу в рубку, стоящий там Патрис напряженно вглядывается в экран. Итальянки рядом нет.