Вот оно как… Что ж, мои предположения оказались верны — у Молотова действительно разыгралось воображение.

— Наташа, — Громов, по-прежнему улыбаясь, взял меня за руку и тихонько её сжал, — не сердись на Алексея. На его месте я подумал бы то же самое.

— Почему? — вскинулась я, стараясь не обращать внимания на сладкую волну, поднимающуюся от руки к сердцу.

— Причин много, — мягко сказал Громов. — Я даже не уверен, что смогу перечислить их все. Во-первых, ты действительно очень красивая девушка, на которую любой мужчина обратит внимание. И Молотов логично предположил, что и я не стал исключением. Во-вторых, посуди сама — я прибежал к нему в кабинет и, не особенно стесняясь, ударил его в челюсть, наговорил кучу гневных слов и ушёл. С чего так будет делать простой начальник? И Молотов решил, что ты моя любовница. Что логично, учитывая его мировоззрение и образ жизни. Он же не понимает, что девушку можно просто уважать.

Я молчала, кусая губы. Да, Зотова, попала ты. Я чувствовала, что пройдёт немного времени — и очередной слух обо мне поползёт по издательству. Как надоела эта грязь!

— Наташа, — Максим Петрович, протянув руку, погладил меня по голове, словно утешая, — ты зря переживаешь. Сейчас все обсуждают романы самого Молотова. Да и не поверит ему никто, если он вздумает о тебе такие слухи распускать.

— Думаете? — обрадовалась я.

— Конечно. Все решат, что он тебе отомстить хочет за отказ. Поэтому перестань переживать из-за пустяков.

В этот момент шофёр Максима Петровича притормозил возле моего дома. И я, попрощавшись со своим начальником, направилась домой.

И почему-то я была очень рада, что завтра увижу его вновь.

Утром первого мая я проснулась, когда солнечный лучик заглянул ко мне в окошко и начал щекотать нос. Открыв глаза, я впервые за последние годы улыбнулась и с удовольствием потянулась. С удивлением осознала, что не слышала тявканье Бобика, не ходила кормить Алису ночью и не фотографировала рассвет. Неужели соседи куда-то уехали?

Собираясь, я насвистывала песенку. Алиса сидела на диване и с удивлением смотрела на меня своими мудрыми зелёными глазами.

— Сегодня я встречусь с твоей тёзкой, — хмыкнула я, легонько щёлкнув кошку по лбу. — Только она девочка. Почти как я, только поменьше.

Я хотела почувствовать себя прежней. Надела своё старое льняное платье оттенка летнего неба, сверху — вязаный жакет. День выдался тёплый, так что на ноги — чёрные туфельки на низком каблуке. Платье немного висело на мне — ещё бы, ведь я носила его ещё до смерти родителей. Но ничего, не страшно.

Заплела две косички. Закрепила хвостики голубыми резинками, которые еле нашла — эти резинки я в последний раз брала в руку за день до автокатастрофы. Выпустила изящную кудряшку на лоб — «завлекалочку», как говорила мама.

Я вздрогнула, увидев себя в зеркале. Передо мной стояла девочка лет восемнадцати, не больше. Именно такой я была когда-то. Только вот глаза… Теперь они совсем не светятся, а раньше лучились, почти как у мамы.

Но в целом я осталась довольна своим отражением. Оставив Алисе еды на весь день, я потопала на встречу с Максимом Петровичем и его дочерью.

Подъезжая к Царицыно, я начала нервничать. Надеюсь, Громов не обманывал, и его Алиса действительно не будет возражать против моего общества…

Двери вагона открылись, и я шагнула на станцию.

Они уже были тут — Максим Петрович и худенькая девочка небольшого роста. Громов заметил меня в последний момент, когда я уже подошла к ним почти вплотную.

— Наташа! — воскликнул он и смерил меня удивлённым взглядом. — А я тебя не узнал!

— Богатой буду, — я посмотрела на Алису. — Привет. Меня зовут Наташа.

Я протянула девочке руку. Вблизи сходство между Максимом Петровичем и Алисой было более, чем очевидно — такие же тёмно-каштановые волосы, серо-жёлтые глаза, черты лица… А уж когда она улыбнулась и пожала мою руку, я чуть не упала — улыбка Алисы была маленькой копией улыбки Громова.

Девочка находилась сейчас в том пограничном состоянии, когда ребёнок становится подростком. Фигура её уже немного вытянулась, появилась угловатость, но при этом в Алисе пока было больше от маленькой девочки, нежели от подростка.

— Сколько тебе лет? — с интересом спросила она, глядя на мои косички.

— Уже шесть годков как восемнадцать, — засмеялась я. Громов хмыкнул.

— Ладно, пойдёмте, девочки мои, — и мы направились к выходу.

Я уже давно не была в Царицыно. И с изумлением оглядывалась, не узнавая и половины пейзажей после реконструкции.

Максим Петрович остановился возле первой же палатки, чтобы купить всем мороженое. Я с улыбкой смотрела на него, вспоминая, как в похожий майский день мой отец остановился почти на том же месте, покупая мороженое маленькой Наташе. А потом я, уплетая рожок, вприпрыжку побежала дальше под мамин хрустальный смех.

Странно, но воспоминания о родителях не причинили мне привычной боли.

— Ты работаешь с моим папой, да? — услышала я голос Алисы. — Он о тебе рассказывал. Но я не ожидала, что ты настолько красивая.

Я посмотрела на девочку. Алиса рассматривала меня с непосредственным восхищением во взгляде.

— Разве я красивая? — улыбнулась я.

— Очень! Жаль, что я не вырасту такой же.

— Поверь мне, ты вырастешь ещё лучше. Смотри, какой у тебя папа, хоть сейчас на конкурс красоты. А ты вся в него!

Алиса зарделась.

— О чём болтаете, девочки? — спросил Громов, вручая нам стаканчики с мороженым.

— О красоте, — тут же доложила Алиса. — Наташа считает, что тебя хоть сейчас на конкурс красоты можно отправлять.

Я чуть не поперхнулась мороженым. Сдала как стеклотару! Максим Петрович бросил на меня ироничный взгляд, но, слава Богу, ничего не сказал.

В этот день я почти вспомнила, что значит — быть счастливой. Алиса заражала своим оптимизмом и непосредственностью, бьющей через край энергией. Счастливый ребёнок — это было видно сразу. И я даже немного завидовала ей…

Рядом с Алисой я становилась моложе. Словно возвращалась в прошлое, когда у меня не было никаких забот, кроме подготовки домашнего задания по нелюбимым школьным предметам. А когда она встала между мной и Максимом Петровичем и взяла наши руки в свои, я почувствовала что-то странное…

На миг мне показалось, что мы — семья. И я иду рядом со своей дочерью и мужем.

Это было так восхитительно нелепо, что я чуть не расхохоталась. Но к этому смеху можно было прибавить толику сожаления. Потому что они мне действительно очень нравились…

Весь день прошёл под весёлый щебет Алисы, и когда я вернулась домой, то всё ещё слышала её голос.

— Твоя тёзка оказалась удивительной, — прошептала я, обнимая свою кошку. — И это ужасно. Потому что теперь, каждый раз, когда Максим Петрович будет брать меня за руку, я буду чувствовать себя виноватой.