— Каспар, у вас не осталось лишнего бутерброда? — поинтересовался Фараг. — Когда я не высыпаюсь, меня одолевает жестокий голод.

— В рюкзаке что-то есть. Посмотрите.

— Оттавия, ты хочешь?

— Да, пожалуйста. Я без сил.

Но в рюкзаке капитана оставался только один несчастный бутерброд с салями и сыром, так что грязными руками мы разломили его пополам и съели. Мне его вкус показался божественным.

Пока мы с Фарагом пытались обмануть желудки этой скудной пищей, капитан шагал по крипте, как зверь в клетке. Он был сосредоточен, погружен в раздумья и то и дело повторял терцеты Данте, которые, естественно, уже выучил наизусть. На моих часах было полдесятого утра. Где-то наверху жизнь была в полном разгаре. Улицы, наверное, заполнены машинами, дети идут в школу. Довольно глубоко под землей три обессиленных человека пытаются вырваться из мышеловки. Полбутерброда притупили мое чувство голода, и я уже поспокойнее оперлась, не вставая, о стенку, разглядывая последние остатки костра. Очень скоро он совсем погаснет. Меня охватила глубокая сонливость, заставившая меня сомкнуть веки.

— Тебе хочется спать, Оттавия?

— Мне необходимо вздремнуть. Ты не возражаешь, Фараг?

— Я — нет. Как я могу возражать? Наоборот, думаю, ты права, и стоит чуть-чуть отдохнуть. Я разбужу тебя через десять минут, ладно?

— Твоя щедрость не имеет границ.

— Нам нужно выбраться отсюда, Оттавия, и ты нужна нам, чтобы думать.

— Десять минут. Ни секундой меньше.

— Ладно. Спи.

Иногда десять минут — это целая жизнь, потому что за это время я отдохнула больше, чем за те четыре часа, которые мы проспали ночью.

За утро мы снова все осмотрели и зажгли пару тех факелов, которые лежали в ящике у завала в глубине туннеля. Было ясно, что весь процесс у ставрофилахов был тщательно продуман, и они с точностью знали, сколько может длиться это испытание.

Наконец, понурив головы, мы в отчаянии вернулись в церковь.

— Это здесь! — сердито воскликнул Глаузер-Рёйст, топая ногой. — Я уверен, черт возьми, что разгадка здесь! Но где? Где она?

— В черепах? — подсказала я.

— В черепах ничего нет! — рыкнул он.

— Ну, на самом деле… — заметил профессор, поправляя на носу очки, — внутри мы не смотрели.

— Внутри? — удивилась я.

— А почему бы нет? Другие варианты есть? По крайней мере можно попробовать. Потрясти черепа этих двенадцати святых и мучеников… Или что-то в этом роде.

— Нужно до них дотронуться? — Это казалось мне ужасным непочтением, а с другой стороны, просто вызывало отвращение. — Коснутся реликвий руками?

— Я проверю! — крикнул Глаузер-Рёйст. Он направился к первому помеченному сажей черепу и поднял его в воздух, потрясая им без всякого уважения. — Там что-то есть! Что-то есть!

Мы с Фарагом подпрыгнули, как на пружине. Капитан внимательно рассматривал череп.

— Он запечатан. Запечатано все: шейное отверстие, ноздри и глазницы. Это сосуд!

— Давайте его где-нибудь опустошим, — предложил Фараг, оглядываясь вокруг.

— На алтаре, — нашлась я. — Он вогнутый, как тарелка.

Оказалось, что в Валерии и Овинии была сера (по цвету и запаху ее ни с чем не спутаешь); в Марцее и Октавиане — смолистая резина черного цвета, в которой мы узнали деготь; в Волузии и Марциале — два липких комка свежего смальца; в Миниате и Оденате — беловатый порошок, который слегка ожег капитану руку, из чего мы заключили, что это негашеная известь, обращаться с которой нужно крайне осторожно; в Варроне и Мавриции — густой и блестящий черный жир, который, судя по сильному запаху, был не чем иным, как неочищенной нефтью; и, наконец, в Веро и Олимпии была очень мелкая пыль охристого цвета, которую мы не смогли распознать. Мы разложили все это на отдельные кучки, и алтарь превратился в лабораторный стол.

— Думаю, не ошибусь, — провозгласил Фараг с серьезным видом человека, который после долгих раздумий пришел к вызывающему у него опасения заключению, — если скажу, что перед нами — вещества, входящие в состав «греческого огня».

— Боже мой! — Я в ужасе поднесла руку ко рту.

«Греческий огонь» был самым смертельным и опасным оружием византийских армий. Благодаря ему им удалось удерживать напор мусульман с VII по XV века. В течение сотен лет формула «греческого огня» была самым ревностно хранимым секретом в истории, и даже сегодня мы не могли с точностью узнать природу его состава. Легенда рассказывает, что в 673 году, когда Константинополь был осажден арабами и вот-вот собирался сдаться, в один прекрасный день в городе появился таинственный человек по имени Калинник и предложил императору Константину IV, чье положение было безвыходно, самое могучее оружие в мире: «греческий огонь», который возгорался от контакта с водой и яростно горел так, что ничто не могло его потушить. Византийцы метали приготовленную Калинником смесь с помощью установленных на их судах труб и полностью уничтожили арабский флот. Оставшиеся в живых мусульмане в страхе бежали от этого горящего даже под водой пламени.

— Вы уверены, профессор? Это не может быть что-то другое?

— Что-то другое, Каспар? Нет. Никак нет. Это все те вещества, которые самые последние исследования подают как составляющие «греческого огня»: неочищенная нефть, которая имеет свойство удерживаться на поверхности воды; оксид кальция или негашеная известь, которая возгорается при контакте с водой; сера, которая при сгорании выделяет токсичные пары; деготь или смола, которые ускоряют горение, и жир, чтобы перемешать в однородную массу все компоненты. Охристого цвета порошок, который мы не смогли распознать, несомненно, является нитратом калия, то есть селитрой, которая, возгораясь, выделяет кислород и позволяет поддерживать горение под водой. Я не так давно читал на эту тему статью в журнале «Бизантайн стадиз».

— И как нам может пригодиться «греческий огонь»? — спросила я, вспомнив, что и я читала ту же статью в том же журнале.

— На этом столе не хватает только одной составляющей, — глядя на меня, заявил Фараг. — Мы можем все это смешать, и абсолютно ничего не произойдет. Ну-ка угадай, что нужно, чтобы поджечь эту смесь?

— Вода, конечно.

— И где тут есть вода?

— Ты имеешь в виду воду в канале? — встревожилась я.

— Именно! Если мы приготовим «греческий огонь» и бросим его в воду, она загорится с невероятной силой. Весьма вероятно, что под действием тепла створки шлюзовых ворот откроются.

— Если это вас не затруднит, — прервал его Кремень, на лице которого было написано беспокойство, — перед тем, как предпринимать столь опасные действия, мне хотелось бы знать, почему под действием тепла створки ворот должны открыться.

— Оттавия, поправь меня, если я ошибаюсь: увлекались или не увлекались византийцы механикой, заводными игрушками и автоматическими машинами?