В церкви было холодно, хоть и теплее, чем у воды, поэтому мы принесли все факелы, которые смогли собрать, в одну из часовен и уложили их на полу, как костер. Благодаря этому небольшой уголок нагрелся достаточно, чтобы мы могли пережить эту ночь, но окружение наблюдавших за нами глазниц не совсем отвечало моим представлениям об уютной спальне.

Фараг с капитаном завязали долгий спор о гипотетической природе испытания, которое мы должны были пройти и которое, конечно, заключалось в том, чтобы открыть каменные створки шлюза. Проблема была в том, как это сделать, и вот в этом-то вопросе они и не могли прийти к согласию. Я не очень хорошо помню этот разговор, потому что находилась где-то между сном и бодрствованием, витая в освещенном огнем эфире в окружении что-то нашептывавших мне черепов. Потому что черепа говорили… или это мне снилось? Не знаю, наверняка это так, но дело в том, что мне казалось, что они говорят или насвистывают. Последнее, что я помню перед тем, как провалиться в глубокую кому, это то, как кто-то помог мне улечься и подложил мне под голову что-то мягкое. Потом — ничего до того, как я на секунду приоткрыла глаза (наверное, отдых был не очень сладок) и увидела, что Фараг спит рядом со мной, а капитан совершенно погружен в чтение Данте при свете костра. Должно быть, прошло не много времени, как меня разбудил возглас. Тут же раздался второй и третий, пока я не вскочила в испуге и не увидела, что высокий, словно греческий бог, Кремень стоит на ногах, подняв руки вверх.

— Нашел! Нашел! — в восторге кричал он.

— Что случилось? — сонно спросил Фараг. — Который час?

— Вставайте, профессор! Вставайте, доктор! Вы мне нужны! Я что-то нашел!

Я посмотрела на часы. Было четыре утра.

— Господи! — всхлипнула я. — Мы что, больше никогда не сможем проспать шесть-семь часов подряд?

— Слушайте внимательно, доктор, — загремел Кремень, набросившись на меня, как природные стихии: — «Я видел — тот, кто создан благородней…», «Я видел, как перуном Бриарей…», «Я видел, как Тимбрей, Марс и Паллада…», «Я видел, как Немврод уныло сел…». Что скажете, а?

— Это же первые стихи терцетов, где описываются барельефы? — спросила я Фарага, который непонимающе смотрел на капитана.

— Но это не все! — продолжал Глаузер-Рёйст. — Слушайте: «О Ниобея, сколько мук ужасных…», «О царь Саул, на свой же меч упав…», «О дерзкая Арахна, как живую…», «О Ровоам, ты в облике таком…»!

— Фараг, что с капитаном? Я ничего не понимаю!

— Я тоже, но давай дослушаем, к чему он клонит.

— И наконец, на-ко-нец… — подчеркнул он, размахивая в воздухе книгой, а потом снова открывая ее: — «Являл и дальше камень изваянный…», «Являл, как меч во храме занесен…», «Являл, как мщенье грозное творимо…», «Являл, как ассирийский стан бежит…». И теперь внимание! Это очень, очень важно. С 61-го по 63 стих песни:

— Это строфы акростиха! — воскликнул Фараг, выхватывая книгу из рук капитана. — Четыре строфы начинаются словами «Я видел», четыре — междометием «О!» и четыре — словом «Являл»[29].

— А последний терцет, про Трою, который я прочитал вам целиком, — это ключ!

У меня сильно болела голова, но я смогла понять, что происходит, и даже раньше их связала эти строфы акростиха с загадочным словом, которое Фараг нашел на качающейся плите и которое заставило нас троих на нее ступить: «VOM».

— Что может значить «Vom»? — спросил капитан. — Какое-то значение тут есть?

— Есть, Каспар, есть. Кстати, это напоминает мне о нашем друге отце Бонуомо. Тебе не напоминает, Оттавия?

— Я уже об этом подумала, — ответила я, с трудом вставая на ноги и потирая лицо руками. — И именно поэтому не знаю, сколько бедных людей, желавших сделаться ставрофилахами, утратили жизни, пытаясь одолеть эти испытания. Надо быть просто рысью, чтобы разглядеть столько тонких намеков.

— Будьте добры, не будете ли вы так любезны пояснить свои слова? Теперь я вас не понимаю.

— Капитан, в латыни буквы «U» и «V» пишутся одинаково, с помощью знака «V», так что «Vom» — то же, что и «Uom», то есть «человек» на средневековом итальянском языке. Наш милый священнослужитель представился нам Бон-уомо или Бон-уом, то есть «Добрый человек». Теперь понимаете?

— Каспар, его вы прикажете задержать?

Капитан покачал головой.

— У нас та же ситуация, что и раньше. У отца Бонуомо наверняка есть твердое алиби и безупречное прошлое. Братство явно позаботилось о том, чтобы обеспечить ему хорошее прикрытие, особенно если он является хранителем испытания в Риме. А он никогда добровольно не признается в том, что он ставрофилах.

— Ладно, господа! — вздохнув, сказала я. — Хватит болтать! Раз уж поспать нам не удастся, то лучше продолжить разматывать нашу ниточку. У нас есть Дантов акростих, есть слово «UOM» и есть каменные створки шлюза. Что теперь?

— Я подумал, может быть, на каком-то из этих черепов написано «Uom sanctus», — предположил Фараг.

— Значит, за дело.

— Но, капитан, факелы почти выгорели. На то, чтобы сходить за новыми, уйдет время.

— Берите то, что осталось от костра, и начинайте. У нас нет времени!

— Знаете, что я вам скажу, капитан Глаузер-Рёйст! — сердито воскликнула я. — Если мы выберемся отсюда, я наотрез откажусь что-то делать, пока мы не отдохнем. Вы меня слышали?

— Мы поговорим об этом, когда выберемся. А сейчас, пожалуйста, ищите. Вы, доктор, начинайте отсюда. Вы — с противоположной стороны, профессор. Я осмотрю клирос.

Фараг присел и выбрал два последних факела, еще горевших среди углей; потом дал один мне, а второй оставил себе. Излишне говорить, что довольно много времени спустя, осмотрев все реликвии, мы не нашли ни одного святого или мученика по имени Уом. Руки опускались.

Должно быть, для тех счастливцев, кто мог это видеть, уже всходило солнце, когда нам пришло в голову, что, может быть, Уом — это не имя, которое нам надо искать, а, как в акростихе, нам надо найти все имена, начинавшиеся с «U» или «V», «O» и «M». И мы угадали! После еще одного долгого и нудного осмотра оказалось, что тут было четверо святых, чьи имена начинались на «V»: Валерий, Волузия, Варрон и Веро; четыре мученика на «O»: Октавиан, Одената, Олимпия и Овиний; и еще четыре святых на «M»: Марцелла, Марциал, Миниат и Мавриций. Ну, разве не невероятно? Не оставалось никаких сомнений в том, что мы на верном пути. Мы пометили все двенадцать черепов сажей на случай, если их расположение что-то означало, но никакого особого порядка не было. Единственным объединявшим их признаком было то, что все двенадцать черепов были целыми, а в этом складе развалин это было заметным отличием. Но, настолько продвинувшись вперед, мы не знали, что делать дальше. Все это никак не давало нам разгадку к тому, как открыть ворота.