Ещё не поздно. Мужчине никогда не поздно!» – утешал он себя, давая отсрочку. Он ещё не готов. Да и не всякая женщина согласится жить с ментом, с правильным ментом. Хотя мать живёт с отцом всю жизнь. И счастлива.

К родителям он сегодня не пойдёт. Завтра. Договаривались на завтра. Нет причин нарушать. Хотя совет отца ему бы сейчас пригодился, если бы тот хоть когда-нибудь давал ему советы по службе.

Но между ними было заведено по-другому.

Пётр Викентьевич подчёркнуто дистанцировался от всего, что связано с полицией.

Дома не сиделось. Он накинул куртку, надел ботинки, спустился во двор.

Хотелось громко крикнуть: генерал Крючков – свинья! Но это было бы неправдой.

Неожиданно к нему подбежали два пацана: один повыше ростом, другой – пониже. Тот, что постарше, спросил:

– Не разменяете тысячу? Бабушка просит.

Елисеев порылся в кармане, сокрушённо покачал головой.

Малыши тем не менее не уходили, пока со скамейки не раздался крик:

– Володя! Максим! Ну-ка быстро сюда!

Малышей как ветром сдуло.

Раньше ему представлялось, что в субботу в городе должно происходить что-то особенно весёлое.

Редко так бывает, но ему одновременно позвонили два абонента. Шульман и компьютерщик, что возился с ноутбуком Вики.

Сначала он ответит компьютерщику.

* * *

Артём Шалимов остановился на мосту. Вчера он не проходил тут, и сейчас вид его заворожил. По правую руку Фонтанка уходила вдаль ровно, наслаждаясь разными цветами фасадов, стремясь к чуть расплывчатым в дальней дымке синим куполам разлапистого Троицкого собора, а по левую изгибалась, как длинное тело красивой змеи, таила за этим изгибом что-то мощное, имперское. Вспомнил историю, что в Аничков дворец во времена фаворита Елизаветы Алексея Разумовского не заходили, а заплывали. Отсюда «с корабля на бал». У него – ни бала, ни корабля.

Улица Ломоносова ещё не открыла все свои бары, но в воздухе уже витало напряжение ближайшего вечера, когда люди будут искать отдохновения, собеседника, партнёра, краткого фальшивого счастья, дурного всепоглощающего экстаза.

Вчерашние приключения с Аней и Светой зудели в нём, как созревающий нарыв. «Хорошо ещё не так много денег вчера на них потратил!» – успокаивал себя Артём.

У Пяти углов один бар уже работал. Молодые официанты весело передвигались по залу, лихо обслуживая редких пока ещё посетителей. Артём отметил в памяти это место, но сейчас стоило ещё немного пройтись.

Улица Рубинштейна светилась, как румяная барышня, только что получившая предложение руки и сердца. В бары зазывали, нарядный народ курсировал туда-сюда, в подворотнях кучно курили. Артём примеривал себя к этому раннему вечеру и пока не особо совпадал с ним.

Около памятника Довлатову собрался народ. Артём прислушался, потом приблизился. Чернявый малый в очках выкрикивал стихи пьяным голосом. Что-то знакомое в его чертах… Бог ты мой!

Это же Марс-Кавказ.

Поэт с крика перешёл на ор.

Пара девиц из толпы зашлась в трансе.

А Артём остро захотел написать Майе. Ведь именно Марс-Кавказ своеобразным образом свёл их. И вот теперь вспомнился тот день, потом другие дни с ней. Воспоминания превозмогали обиды. Он же мужчина! Пусть первый шаг будет за ним.

Он быстро набрал сообщение в Ватсапе:

«Привет!»

Ждал ли он скорого ответа? Возможно. Ждал ли ответа грубого? Вряд ли.

На то, что она сразу прочтёт и никак не отреагирует, явно не рассчитывал.

Но…

Он не сходил с места. Всматривался в экран телефона.

Марс-Кавказ неистово забивал в зимний воздух гвозди слов.

Майя не отвечала.

Ну что ж! Тогда в бар!

Благо ушёл недалеко.

Зачем он поспешил? Теперь Майя заподозрит в нём слабость.

Ну и пусть…

Он слабый. Ему трудно в ссоре с ней.

Рубинштейна, Загородный, Разъезжая – они, будто вены гигантского человека, подрагивали машинами, пешеходами; светофоры на время давали этой городской крови другое направление, но вскоре опять возвращали прежние потоки, бурные, неостановимые.

Бармен, подошедший к нему с видом упоительного внимания, вызывал доверие. У такого закажешь выпивку, даже если не собираешься пьянствовать.

– Что вы мне посоветуете?

Парень растерялся от такого вопроса, и все его многочисленные татуировки тоже, казалось, растерялись.

– Да у нас много всего. Вам покрепче? Или наоборот? Вы же про алкоголь?

– Покрепче. – Артём решил, что лучше будет выпить чуть-чуть, но крепкого, чтоб внутри сразу потеплело. Он когда-то знавал одну даму, которая пила только коньяк и не больше пятидесяти граммов в день. Пьяниц при этом она люто ненавидела.

– Тогда текилы возьмите.

– Тащи!

– Золотую, серебряную, пятьдесят, сто?

– Золотую, пятьдесят.

Ранняя барная истома уже прогуливалась рядом с его столиком.

Мягкий свет, непринуждённость, лёгкость, надежда, что с каждой рюмкой будет всё лучше и лучше.

Он стремился вспомнить как можно больше из своей жизни. Артём никогда не задумывался над тем, что в их квартире нигде не было фотографий Вениамина. Да, тогда фотографировались нечасто, но всё же фотографировались. Не может быть, чтоб от брата совсем не осталось снимков! Значит, родители сознательно вытравляли память о нём. Почему? Не хотели травмировать? А если бы он задал им вопрос? Но он не задавал. Видимо, в детстве смерть брата причинила ему такую травму, что воспоминания о ней заблокированы до сих пор. Ведь он помнит Веню, помнит, как тот выглядел, как играл с ним, но всё это словно погрузилось в глубокую тьму. А ведь от него ничего не утаили. Он же спрашивал, где его брат, и ему – он сейчас слышал голос отца из тех времён с немыслимой отчётливостью – открыли, что Вени больше нет, он погиб. А потом ни слова? Это выглядело очень странно, очень. Нелогично. Вдруг мелькнуло перед ним видение: он, маленький, в кабинете врача, горько рыдает, его трясёт, а мужчина в белом халате внушает ему что-то спокойное, белое. Откуда это воспоминание? Он читал в книгах, особенно в остросюжетных, о разных формах гипноза, о лакунах в прошлом, об амнезии. Но он-то здесь при чём? Он абсолютно нормальный человек.

Текилу выпил залпом и сразу заказал ещё.

Ему, судя по всему, психолог сейчас нужнее полицейского.

Вопросы падали на него, как ядра.

У отца, матери и Веры точно имелась веская причина никогда не упоминать при нём о его старшем брате Вениамине.

Вера! Вера! Как он невнимателен к ней!

Он взял сотовый, написал ей в Ватсап:

«Привет! Извини, была страшная запарка на работе. Как ты?»

«Начала лечение. Чувствую себя неплохо. Через две недели, наверное, поеду в госпиталь Кюри, в Париж. Сашка пока не решил с деньгами, но время ещё есть. Я верю в него».

«Я обязательно приеду скоро».

«Хорошо».

Всё спокойно, связь