и запретам, представились ее спелые, сочные груди, мягкий и упругий животик. Он вздохнул и, заметив ее мимолетный, отозвавшийся на желание цезаря сладостный взгляд, указал на экипаж:

– Сядешь подальше от окон. Не вздумай высовываться и даже не пытайся скинуть палу с головы.

Бендита кивнула и тут же взлезла в коляску. Там расположилась спиной по ходу движения – в глубине салона, подальше от окон.

…Утром, перед возвращением в столицу, Марк в разговоре со своим доверенным лицом, спальником Феодотом, распорядился отыскать для Бендиты скромное убежище во дворце, чтобы скрыть женщину от любопытствующих взглядов слуг и вольноотпущенников.

– Какую бы ей должность придумать для пребывания на Палатине?

Феодот подсказал:

– Почесывальница спины или каких-нибудь других потаенных мест. Например, щекотальщица пяток… Эти должности, господин, лучшее лекарство от дурных страстей, от которых до последнего времени тебя спасал разум.

– Не дерзи и не вздумай устраивать нравоучительные разборки в присутствии Фаустины и особенно ее матери.

– Слушаюсь, господин! Но от них трудно будет отделаться, ведь каждую девицу, с которой ты, господин, хотел поглубже изучить устройство женщины, Фаустина-старшая сама подбирала тебе, а тут ты решил посвоевольничать. – Он с сомнением покачал головой. – Не знаю, не знаю… Может, представим ее твоей ученицей, страстной поклонницей Зенона? Мол, эта скромная особа никак не может разобраться в запутанном вопросе о правильном соотношении добродетельной жизни и отягощенного скверными и похотливыми желаниями существования. В этом деле ты, господин, большой дока, особенно когда отважился броситься в погоню за ускользающими наслаждениями.

Марк вздохнул:

– Ты, Феодот, совсем переучился, особенно в том, что касается наслаждений.

– Нет, господин, как раз в этом вопросе я сумел разобраться досконально и готов поделиться с тобой мудростью, высказанной небезызвестным Эпикуром, утверждавшим, что высшим из наслаждений можно считать отсутствие страдания. Он еще говорил, что физическая боль, несомненно, большое зло, но если оно остро, то оно коротко, а если длительно, то его можно переносить с помощью умственной дисциплины и привычки думать о приятных вещах. Главное – жить, избегая страха.

Марк Аврелий вздохнул:

– Да, распустил я тебя. Короче – подыщешь убежище этой… поклоннице добродетельной жизни…

– Или наставнице в изучении пороков? – переспросил раб.

– Не твое дело, и сделаешь все, чтобы моя будущая свекровь не лезла в советчицы.

Феодот схватился за голову:

– Как мне избежать этого наказания! Как я, несчастный раб, смогу остановить супругу императора, да еще если она накинется на меня в компании со своей дочерью.

– Тебе решать, – невозмутимо отозвался наследник. – Срази их Эпикуром.

…Уже в дороге Марку припомнилось еще одно высказывание Эпикура, утверждавшего, что благоразумие следует считать высшим из всех благ. Это, мол, еще более драгоценная вещь, чем даже философия, но менее… чем неодолимое сладострастное желание, особенно в форме возбужденной похоти.

* * *

При встрече император огорошил наследника известием.

– Авидий Кассий здесь.

Марк удивленно глянул на отца.

Тот добавил:

– Он привез Гегезипа.

– Где же этот свихнувшийся, таинственный поклонник теней?

– Сбежал при высадке с судна.

– Да-а, не такой уж он свихнувшийся. А что же Кассий?

– А что Кассий! Этот проходимец отвел глаза охранявшим его легионерам и исчез в ночи. Словно его и не было. Наказывать Кассия бессмысленно, по его утверждению – этот «ловец теней» может кого угодно обвести вокруг пальца. К тому же Авидий поклялся, что исчез он ненадолго. Во время длительных бесед Гегезип зарекомендовал себя как отъявленный сторонник императорской власти. Он в восторге от моих личных достоинств принцепса и достоинств его наследника.

То есть твоих и моих…

По словам Авидия, этот мошенник так и выразился – «отъявленный»! Оцени глубину и умение льстить, присущее этому похитителю теней. Они знают, на кого сделать ставку. Авидий утверждает, что рано или поздно Гегезип появится во дворце. Скорее раньше, чем позже. Центурион передал его просьбу обеспечить ему свободный проход во дворец и надежную связь.

– Разве это не опасно? – спросил Марк.

– Конечно, вот зачем я и завел этот разговор. К сожалению, Флавиний молчит. Почему он молчит, Марк? Почему молчит Бебий? Может, ты все-таки ошибся в своем друге и, кроме пустопорожней болтовни, он ни на что не способен?

– Нет, император. Я поручился за Бебия и пока не вижу причин, чтобы усомниться в нем.

Тит Антонин вздохнул:

– Что ж, подождем еще немного.

– Это чревато, – предупредил Марк.

– Страха не избежать, что бы по этому поводу ни болтал самосский умник, помешавшийся на наслаждениях.

– Отец, я не являюсь поклонником Эпикура.

* * *

Как Гегезип отыскал в миллионном городе Антиарха, история умалчивает. Разве что тени, живущие в городе, могли подсказать маршрут прославленному «поклоннику оттенков темного», однако известно, что старик встретил своего бывшего наставника неласково.

В гостеприимстве, правда, не отказал. Предложил: располагайся, старина! На некоторое время здесь тебе не откажут ни в ломте хлеба, ни в глотке вина.

– На некоторое? – удивился здоровяк.

В свои шестьдесят лет Гегезип был еще вполне представительным мужчиной. Был он высокого роста, при ходьбе опирался на длинный посох с закругленным оголовком. Брюшко едва намечалось и чуть выпирало из-под свободного края гиматия.

– Чем порадуешь своих единоверцев, Собайя? Ты так внезапно исчез из Антиохии. Мы не знали, что и думать, пока до нас не дошли слухи, что тебя видели в Риме.

– Я не знаю, Гегезип, о каких слухах ты говоришь. Я никогда не давал клятв на верность твоим «ловцам». Я решил по собственной воле распространять истину среди непосвященных.

– И каковы успехи?

– Ты не поверишь, поклонение Тьме приобретает все более широкие масштабы.

Гегезип засмеялся:

– Хорошо сказано – «приобретает более широкие масштабы»! Однако ты, Собайя, непростительно заблуждаешься, если полагаешь, что за подобными словечками можешь укрыться от обязательств, которые принял на себя во время священной церемонии в Антиохии. У нас так не принято! У нас заведено – каждый, кто хотя бы раз прислонился к Великой Тени, кто уделил немного пищи и вина новорожденному Хаосу; тот, кого причислили к сонму посвященных, – не может считать себя вольным в мыслях, словах и поступках, тем более во всякого рода непотребствах, которые могут бросить тень на наших единоверцев. В любых масштабах!..

– О каких масштабах рассуждаешь ты, Гегезип – человек, который отказался предоставить мне статус пророка и «мастера теней». Не считаю себя обязанным подчиняться всяким высосанным из пальца требованиям, которые ты и подобные тебе наложили на меня.

– О пророчествах и познании Тьмы могут рассуждать только те, кто вполне освоил и сердцем принял завет Епифания, настаивавшего, что Тень и тени по своей сути есть величины, восстанавливающие полноту бытия,