Сперва Релг сопротивлялся усилиям Гариона его расшевелить,но потом, обуреваемый страхом перед открытым небом, начал говорить — поначалусбивчиво, затем слова полились из него потоком. Как и боялся Гарион, Релгговорил главным образом о своих грехах. Гарион дивился на то, какие пустякиревнитель полагал греховными. Например, он жестоко корил себя за то, что иногдазабывал помолиться перед едой. По мере того как мрачный список греховрасширялся, Гарион понял, что фанатик грешил больше помыслами, чем действиями.Одна тема возникала снова и снова — вожделение к женщинам. К крайнему смущениюГариона, Релг настаивал на том, чтобы подробно описать свои нечистые помыслы.

— Женщины, конечно, отличаются от нас, — объявилревнитель как-то вечером, когда они ехали рядом. — Рассудок их и сердце нетак предрасположены к святости, как наши, и они сознательно искушают нас своимтелом, чтобы ввести в грех.

— Почему ты так думаешь? — осторожно спросилГарион.

— Сердца их полны похоти, — с жаром объявилРелг. — Искушать праведного для них наслаждение. Верно говорю тебе,Белгарион, ты и вообразить себе не можешь, сколь изощрены эти твари. Дажепочтенные матери семейств — жены самых преданных моих последователей, — ите не чураются подобных гнусностей. Они постоянно тебя трогают — задевают,будто ненароком. Они старательно делают так, чтобы рукава их бесстыднозадирались, заголяя округлые руки, и вечно колышут подолами одеяний, показываялодыжки.

— Если тебя это смущает, не смотри, — предложилГарион.

Релг пропустил это мимо ушей.

— Я думал вообще запретить им появляться пред мои очи,но потом счел, что лучше мне приглядывать за ними, дабы вовремя предостерегатьмоих последователей. Потом я думал, что вовсе запрещу своим последователямжениться, но те, кто постарше, сказали, что так я отпугну молодых. Я и сейчасдумаю, что идея была неплохая.

— А не выйдет так, что последователей совсем неостанется? — спросил Гарион. — То есть если запрет будет долгим? Еслиникто не будет жениться, то не будет детей. Ты меня понимаешь?

— Об этом я как то не задумывался, — призналсяРелг.

— А как насчет дитяти — нового Горима? Если двое должныпожениться и родить ребенка — то самое дитя, — а ты им это запрещаешь, невмешиваешься ли ты тем самым в Алов замысел?

Релг с шумом втянул воздух: видимо, он никогда об этом незадумывался. Потом он простонал:

— Видишь? Даже стараясь сделать как лучше, я впадаю вгрех. Я проклят, Белгарион, проклят. Почему Ал назначил мне явить дитя, когда ястоль испорчен?

Гарион быстро перевел разговор на другое.

Девять дней потребовалось, чтобы пересечь бескрайнее моретравы и добраться до восточного обрыва. И на все эти девять дней спутникиГариона, с больно ранившим его бессердечием, предоставили несчастного юношу обществувелеречивого ревнителя.

У восточного края равнины они въехали на длинный гребень ивпервые увидели восточный обрыв — огромную базальтовую стену, вздымающуюся намилю от осыпи у её подножия и уходящую в обе стороны.

— Невозможно, — сказал Бэйрек, — мы здесь неподнимемся.

— Нам и не придется, — уверенно сказалСилк. — Я знаю дорогу.

— Тайную дорогу, я полагаю?

— Не то чтобы тайную, — ответил Силк. —Впрочем, не думаю, чтобы многие про неё знали, хотя она вполне на виду — еслизнать, куда смотреть. Мне как-то пришлось в спешке покидать Мишарак-ас-Талл, ия на неё наткнулся.

— Возникает такое чувство, что тебе отовсюду хоть разприходилось уходить в спешке. Силк пожал плечами.

— Работа такая. Главное, чему мы учимся, это вовремяуносить ноги.

— Река сия не станет ли для нас преградойнеодолимой? — спросил Мендореллен, глядя на искрящиеся воды реки Олдур,отделяющие их от черного уступа. Он легонько трогал пальцами бок.

— Мендореллен, перестань, — сказала ему тетяПол. — Они никогда не срастутся, если ты будешь их теребить.

— Мыслю я, что срослись они уже, миледи, — отвечалрыцарь, — и одно лишь доставляет мне беспокойство.

— Ну и не трогай его.

— В нескольких лигах вверх по течению есть брод, —сказал Белгарат, отвечая на его вопрос. — Сейчас вода невысокая, так чтореку мы перейдем легко.

Он поехал вниз по склону к реке, ведя отряд за собой.Вечером они переправились через реку и разбили палатки на дальнем берегу. Наследующее утро они подъехали к подножью обрыва.

— Дорога в нескольких лигах к югу, — сказал Силк ипоехал вдоль мрачной черной стены.

— Неужели она идет прямо по обрыву? — с опаскойспросил Гарион, задирая голову, чтобы обозреть базальтовую кручу.

Силк покачал головой.

— Это, собственно, не дорога, а русло, ведущее черезобрыв. Оно довольно крутое и узкое, но на вершину нас выведет.

Гариона это ободрило.

Дорога оказалась всего-навсего расщелиной в колоссальномобрыве. Из расщелины вытекал тонюсенький ручеек, исчезавший под каменнымиглыбами чуть выше.

— Ты уверен, что мы выберемся наверх? — спросилБэйрек, подозрительно оглядывая расщелину.

— Доверься мне, — сказал Силк.

— Вот уж нет.

Подъем оказался ужасный — крутой и загроможденный камнями.Местами расщелина была такая узкая, что приходилось снимать поклажу с вьючныхлошадей и вручную перетаскивать несчастных животных через базальтовые глыбы,похожие на большие, почти кубические ступеньки. Камни, по которым бежала вода,были склизкие. В довершение всего с запада надвинулись тучи, и с засушливыхравнин Мишарак-ас-Талла в расщелине потянуло ледяным сквозняком.

Только через два дня они, падая от изнеможения, вылезлинаверх примерно в миле от края обрыва.

— У меня такое ощущение, словно меня билипалкой, — сказал Бэйрек, валясь на землю в заросшем колючим кустарникомовраге, служившем продолжением расщелины. — Большой грязной палкой.

Они все сели на землю под колючими кустами, отдыхая послеужасного подъема.

— Я осмотрюсь, — сказал Силк через несколькоминут. Его поджарое и сильное, как у циркача, тело мгновенно преодолевалоусталость. На четвереньках он поднялся к краю овражка и, укрываясь за кустами,прополз еще несколько футов на брюхе. Через несколько минут он тихонькосвистнул и рукою поманил остальных.