Илья Зурабович, выслушав эту историю, попросил документы, и Сергей предоставил ему выписки от лечащего врача и контакты клиники. Илья Зурабович связался с врачом Эли-Киры, долго с ним беседовал и, к своему огорчению, получил подтверждение истории. Что ж, все, что мог, он для этой девушки сделал. И, к сожалению, своими методами лишь навредил ей.

Илья Зурабович несколько раз стукнул кулаком в стену, затем размашистым шагом вернулся за стол и, набрав номер своего заместителя, сообщил ему, что нехорошо себя чувствует и уйдет домой пораньше.

Машина легко неслась по дороге в тоннеле склонившихся в скорбном поклоне крон деревьев. Кира, глядя в подернутое бисеринами дождя окно на однотипный пейзаж, долго не решалась нарушить ватное молчание, воцарившееся в салоне с того момента, как тепло и сытно заурчал двигатель «Мерседеса». Ей нужно время, чтобы привыкнуть к тому странному ощущению, что этот привлекательный мужчина рядом с ней – ее спутник, с которым они вместе пережили самое страшное, что может случиться. Сергей бросал на нее короткие взгляды, но не заговаривал. И только когда машина вынырнула с однополосной дороги на пустой перекресток и задвигалась по направлению к столице, Кира попросила:

– Расскажи мне что-нибудь. Я мало что помню. Как мы познакомились?

И Сергей с охотой принялся рассказывать, как она работала в школе языков – преподавала испанский, а он пришел записываться на английский.

– Ты тогда меня сразу чем-то зацепила. Может, тем, что ты, как и я, любила клюквенную пастилу, – тихо засмеялся он. Кира кивнула, то ли что-то смутно припоминая, то ли просто из вежливости.

– Мы были очень счастливы, Эли. Я старался делать все, чтобы вы… ни в чем не нуждались, – он споткнулся о свое воспоминание, и тень печали омрачила его лицо, погасив в карих глазах зеленые искорки.

– Какой он был – наш сын?

– Какой? Любимый – вот какой, – кратко ответил Сергей, сжав пальцами руль. И у Киры на глаза навернулись слезы. Больше она не могла спрашивать. А он – рассказывать. Какое-то время они опять ехали погруженные в молчание. Кире подумалось, что эта дорога, возможно, самая длинная в ее жизни – ехать с собственным мужем и не помнить его, переживать страшное воспоминание вроде вместе, но разделенные глухой стеной ее беспамятства. Машина вновь свернула на безлюдную дорогу, вдоль которой замелькали неухоженные поля, чередующиеся с заросшими кустарниками оврагами.

– А кто такой Фернандо? – спросила вдруг Кира и увидела, как лицо Сергея исказила злоба. Лишь на миг, после которого он вновь взял себя в руки и ответил ей делано спокойным голосом:

– А Фернандо – это тот альфонс, из-за которого все покатилось в дерьмо! Вот кто это, Элечка. Ты улетела на недельку отдохнуть без меня и сына и закрутила курортный роман. Этот испанчег так замутил тебе мозг, что ты вернулась и заявила мне, что летишь с Тихоном к нему. Мы крупно поссорились.

Кира сжалась, будто ожидая удара, зная, что вскоре последует. В ее памяти всплыла та ссора в дорого обставленном кабинете, закрутилась смерчем в обрывках ругани и оскорблений. Кира вспомнила, что действительно приехала к Сергею после поездки в Испанию. А он сказал…

– Я сказал, что ты можешь катиться куда хочешь. Но сына тебе не отдам, – сказал ей сейчас спокойно Сергей.

Он заорал, что предпочитает увидеть их обоих мертвыми – ее и ее «ублюдка»-сына. И что сделает все возможное, чтобы Тихона ей не дали вывезти. «Ты еще у меня попрыгаешь!» – вот что он тогда на самом деле в бешеной злобе выкрикнул. И после того крика Кира вылетела из его кабинета, в ужасе зажимая уши руками.

– Ты ушла. А следом случилось то, что случилось, – уже совсем другим тоном, в котором звенели злость и злорадство, закончил Сергей. – Так что это ты виновата в смерти собственного сына. Ты, и никто другой. Оставила его в машине на попечении твоей бестолковой подруги-укрывальщицы, а сама помчалась просить у меня содействия в соединении с твоим любовником.

– Останови! – резко приказала Кира, берясь за ручку двери.

– На ходу выпрыгивай! – захохотал Сергей, прибавляя скорость до ста пятидесяти. – Кишка тонка.

– Разобьемся!

– И что? Зассала, да? Если узнаешь, куда тебя везу, поймешь, что для тебя лучше уж сдохнуть. Но не-ет, я доставлю тебя в целости и сохранности. – С этими словами он сбавил скорость до разрешенных восьмидесяти: – В клинику тебя везу. На укольчики и электрошок. Туда, где тебя окончательно превратят в овощ.

Кира дернула дверную ручку, но Сергей, опередив ее на долю секунды, щелкнул запорами, блокируя двери, и затем вновь прибавил скорость.

– Не получится, – поцокал он языком, ухмыляясь. – Что, не хочется в больничку? На этот раз тебе оттуда удрать не удастся. Там не только персонал сменили, но и кое-какие охранные меры приняли. Кто ж мог подумать, что такая безобидная и небуйная пациентка, как ты, окажется такой прыткой и удерет? Но ничего, теперь тех, кто тебя прохлопал, там нет. Вместо тщедушных медсестер набрали здоровенных амбалов. И лечение тебе тоже пропишут куда серьезней. То, которое тебе вымоет остатки памяти и превратит мозг в крошку. Хочу видеть тебя полной идиоткой, бессмысленно пускающей слюни! Вот что я хочу!

Кира отвернулась к окну, за которым густой туман наползал на деревья зимними шапками, путался ватно между стволов. И ей вдруг вспомнилось, как вот так же ватно путались мысли после сделанной ей инъекции. Сквозь тот туман проступали обрывки уплывающих воспоминаний, нарушаемые криками безумного, который боялся желтых лавочек. Сейчас Кира сумела собрать в горсть, будто рассыпанные монеты, часть воспоминаний. Как бежит по выложенной плиткой дорожке к выходу, путаясь в белой рубашке. Пан или пропал – это ее единственный выход оттуда. Она уже знала, что примерно в этот час со двора выезжает грузовик, который забирает в прачечную грязное белье. Нет, она не собиралась, как героиня фильмов, прятаться в белье. Она надеялась спрятаться за широким высоким боком грузовика с той стороны, с которой ее не увидит охранник из будки, и, прячась за ним словно за щитом, выскочить так наружу. Очень шаткий план, как перекинутый через бурную реку мосток из пары тонких перекладин. В любой момент может сорваться. И тогда уже повторной попытки у нее не будет. Но другого выхода не было. Она ждала момента, когда боявшийся желтых лавочек человек забьется в такой истерике, что к нему сбежится на прогулке весь персонал. И все не выдавалось шанса, чтобы удачно совпали истерика и выезд грузовика. А потом чуть все не провалилось из-за того, что некто Субботин, которого ругала медсестра-колобок, накануне перекрасил-таки желтые лавочки в нейтральный цвет. И тогда Кира решилась на отчаянный шаг, не особо рассчитывая на нужный результат: во время прогулки подошла к безумному и нашептала ему «желтых-прежелтых» слов. Прости, «желтый» человек! Но он для нее был единственным шансом на спасение.

Ее план, несмотря на хлипкость, сработал. Только вот, очутившись на свободе, Кира обнаружила, что не знает, куда идти, где ее ждут, и ждут ли, и как ее на самом деле зовут. В результате ли вредительской терапии ее память впала в глубокий анабиоз или из-за сильного удара по голове, который она где-то получила, – уже не суть. Она помнила, как растерянно брела по шоссе, а затем, увидев остановку, села в первый подъехавший автобус. Может, она не раз меняла транспорт, пока не оказалась на конечной остановке в областном городе, откуда ее и увезли в больницу к Илье Зурабовичу.