в России, и противоречия в модели третьего сектора, позиционирующего такую деятельность как ядро волшебной пилюли демократии. В рамках нашего совместного проекта мы играли по правилам третьего сектора. Перед городскими властями мы говорили о себе как об общественной группе, готовой оказывать социальную поддержку в областях, где государство уже опустило руки. Такой подход сработал. Несмотря на все свои недостатки, модель третьего сектора и ее финансирование заставили местных политиков и чиновников обратить внимание на независимые общественные группы. Мы работали как с международными фондами, так и с местными властями, используя международную помощь как козырь для торга и как опору. Однако различные судьбы двух проектов «Женского света» подчеркивают грань, о которой рекламные брошюры третьего сектора предпочитают умалчивать, – что без международного финансирования третий сектор нежизнеспособен.

И наконец, каких же перемен добились мы с подругами? История развития «Женского света» подтверждает критику третьего сектора и политики нетворкинга или опровергает ее? Принесла ли наша «стратегия вовлечения» пользу или вред? Получили ли мы доказательства кооптации или навык ведения профессиональных переговоров? Основной, простой вопрос, на который необходимо ответить, звучит следующим образом – можно ли достичь самоидентификации и заниматься важными локальными проектами в нестабильном мире НПО? Зачем задавать эти вопросы? И может ли тот, кто был сильно вовлечен в подобные проекты (к примеру, я), дать ответы? И еще один насущный вопрос – принесла ли я больше вреда или пользы?

На эти вопросы ответить непросто. Действительно, как бывшая участница, а иногда и вдохновительница проектов, я могу ответить на них лишь частично. Мы стали связаны, несли друг за друга ответственность и приручали друг друга, что делает ситуацию еще более сложной. Мои отношения с членами группы и мои обязанности перед ними влияют на то, как я пишу, что я рассказываю и как я теоретизирую. Здесь я отступаю от этого, возможно, неразрешимого вопроса, чтобы поразмыслить о ситуации с другой точки зрения. Моя задача была двоякой: изучить, что на деле испытывают люди, вовлеченные в НПО, и поучаствовать с ними в местном политическом проекте. Такие активистки, как Мария, Валентина, Тамара и Октябрина, занимающие различные позиции в структуре глобального активизма, сталкиваются с гендерными вмешательствами с широко открытыми глазами. Мы видим, что оптимизм и страстная вовлеченность перемежаются усталостью и циничными высказываниями, но при этом женщины сохраняют приверженность своей работе. Можем ли мы отмахнуться от их успехов и представлений о расширении прав и возможностей как от ложного осознания, как от еще одного свидетельства успеха дисциплинирующих технологий и «производства неолиберальных граждан» [Hyatt 2001b]?[152] Эти обстоятельства и окружение ставят под сомнение знакомые категории. Как утверждают Гринхаус, Мерц и Уоррен, «этнография политической нестабильности заставляет нас вместе с нашими субъектами переосмыслить многие ключевые идеи, включая наши представления о свободе воли» [Greenhouse et al. 2002: 357]. Эта книга отказывается от дихотомии успеха/неудачи. Я не ограничиваюсь критикой. В отличие от ученых из НПО и гражданского общества, которые не видят возможности действовать в этой области, я предпочитаю не терять надежды.

Наблюдая за этими группами, их участниками и их меняющимися идентичностями, я осознала, что, несмотря на их опасения, НПОизация не затмила их деятельность. Активистки смогли творчески использовать ресурсы для поддержки ряда уже существующих проектов. Хотя на это в значительной степени влияет политика и цели спонсорских организаций, сформулированные в Женеве и Вашингтоне, работа активисток не зависит от желаний спонсоров и не определяется ими. Благодаря кризисному центру и Центру женской истории и гендерных исследований Валентина, Октябрина и их коллеги смогли продолжить работу «Женского света». Решение об официальном оформлении имело множество последствий. Кризисный центр действовал как своего рода Центр поддержки для местных женщин; он обеспечивал чувство общности (общение). В рамках этого Центра происходила подготовка женщин, которые были добровольцами или работали там. В Центре можно было встретить как студентов, так и недавних выпускников, а также женщин постарше, многие из которых впервые познакомились с компьютерами и интернетом. Центр женской истории и гендерных исследований продолжает действовать как своего рода зонтичный проект, в рамках которого процветают различные инициативы. Под крышей университета и на спонсорские средства Центр поддерживает ряд неправительственных, добровольных проектов и мероприятий. Действительно, во время подготовки книги к печати я узнала, что Октябрина и Валентина работают над возрождением кризисного центра при Центре женской истории и гендерных исследований и открыли горячую линию. Женский активизм продолжает оставаться важнейшим проектом взаимодействия как с международными фондами, так и с экономическими и социальными программами российского правительства.

Когда я встретилась с Валентиной и ее коллегами из Центра гендерных исследований в июне 2004 года, я услышала, как они иронично называют свою деятельность и себя – они стали «гендеристами». Насколько я понимаю, этот термин, который по-русски звучит еще более комично, чем по-английски, признаёт парадокс глобального обмена и положение моих подруг в нем. В то же время он напоминает о пылкой приверженности былых борцов за прогресс и революционные преобразования. Активистки явно считали себя идущими по стопам других социальных реформаторов, таких как декабристы (группа офицеров русской армии, возглавивших восстание против царя в 1825 году) и суфражистки. Такой подход свидетельствует об их осознании «гендера как гранта» – вспомним ироничные слова Октябрины – и знаменует признание его символической и рыночной ценности.

Я рассказала вам неоднозначные, сложные, но воодушевляющие истории.

Кто кого приручил?

Так Маленький принц приручил Лиса. И вот настал час прощанья.

– Я буду плакать о тебе, – вздохнул Лис.

– Ты сам виноват, – сказал Маленький принц. – Я ведь не хотел, чтобы тебе было больно, ты сам пожелал, чтобы я тебя приручил…

– Да, конечно, – сказал Лис.

– Но ты будешь плакать!

– Да, конечно.

– Значит, тебе от этого плохо.

– Нет, – возразил Лис, – мне хорошо. Вспомни, что я говорил про золотые колосья.

Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький принц

А как насчет второй части моего проекта – моих собственных попыток достичь более демократичных и диалогичных форм гендерной интервенции? Этот проект принес больше пользы или вреда? Публикация моей книги говорит скорее в пользу этого проекта, но что получили активистки «Женского света»? Кто в конце концов кого одомашнивал и приручал и с какими результатами?

Говоря об этом, я вынуждена вернуться к метафоре и отношениях, о которых я говорила в первой главе, – к замечанию о приручении и дружбе Лиса и Маленького принца. Приручение – глубокая метафора для размышлений об отношениях в поле. Во-первых, как сказала Валентина, «Маленький принц» – это история об отношениях между двумя крайне разными созданиями, которые в конце концов принимают друг друга. Во-вторых, эта метафора о взаимности отношений. Вопросы, которые я задала ранее, подразумевают жесткие роли и ригидные иерархии, которые опровергаются и «Маленьким принцем», и опытом моих этнографических исследований. Существует значительная разница между «давать» и «брать». Лис берется обучать Маленького принца, который временами кажется мне антропологом – невежественным, наивным, требовательным. Принц спускается со своей планеты и хочет наладить связи и получить ответы. Он понимает, что все не так просто. Уроки, которые Принц получает от Лиса, связаны с человеческими отношениями. Лис подталкивает Маленького принца к размышлениям о своем доме, маленькой планете, с которой он пришел, и об отношениях с Розой, которую он вырастил. Приручение также подразумевает взаимную ответственность. Наконец, как показывают отношения между Лисом и Маленьким принцем, приручение – это принятие необходимости отпустить и неизбежности ухода. Лису и Маленькому принцу в конце концов пришлось расстаться. Кто-то может спросить – что получил Лис в этой ситуации? Но