— Саша Куликов? — оживилась моя Лиза. — Конечно, помню.

— Ладно, садитесь. Сейчас будем чай пить.

Мы сели за стол, Агапов убрал сковородку, огурцы, поставил чашки, сахарницу, коробку с печеньем.

Лиза достала пакет с постельным бельем и положила рядом с печеньем.

Агапов взглянул, тяжело опустился на стул напротив Лизы, уронив длинные руки с тонкими пальцами на стол, вздохнул.

— Знаете, все в мире не случайно, — сказал он. — Все как-то предопределено, вы не находите? Эта дрянь страшная, Рита которая…

Я почувствовала, как на макушке моей волосы зашевелились. Реально!

— …она отмечала свой день рождения в одном баре, в Москве, как раз накануне своей поездки за границу. Она была одна за столиком, ей было скучно. К ней подсела другая девушка, которой тоже было тоскливо в этот вечер, потому что ее бросил парень. Девушку звали Маша. Они напились, крепко. Рассказывали друг другу свои истории. Машка рассказала о том, что сделала аборт от своего парня, который привез ее в Москву, а потом бросил ее ради хозяйки квартиры, которую они вместе снимали. Рита рассказала свою историю о том, как родила дочку и оставила ее на ступенях детского дома… потом Маша рассказала, как угробила своего отчима, подсыпав ему снотворного в таком количестве, что он и не проснулся. Убила его, короче, чтобы не приставал к ней. Рита рассказала, как она со своим парнем, с тем, от которого родила, ехала в поезде в Москву, у них с ним было отдельное купе. Полностью оплаченное ими, ну, чтобы никто не мешал. То есть вместо двух билетов были куплены все четыре. И проводница решила подсадить к ним какого-то пассажира-безбилетника. Парень этот, Федор его звали, был категорически против. Но поезд уже тронулся, пассажир остался в купе. Это был тот самый поезд, где умерла одна женщина от кровотечения. И несколько проводниц пытались помочь женщине, ухаживали за ней, в том числе и эта. Все были на нервах. И когда подвыпившие Рита с Федором ввалились вечером к проводнице, чтобы высказать ей свое недовольство, грубо говоря, чтобы поскандалить, она послала их на три буквы. А может, и на все пять. Рита бросилась на нее, ударила ее по лицу, проводница упала, хотела подняться, и тогда последовал еще один удар — это уже постарался Горкин. Проводница снова упала, ударилась головой и умерла. Сразу же. Тогда эта сладкая парочка, мгновенно протрезвев, взяла у нее специальный ключ для открывания дверей, и во время движения поезда они отперли дверь и выбросили тело моей матери в ночь. Как мешок с мусором.

Агапов замолчал. Потом вздохнул:

— Вот как так? Вот как так случилось, чтобы наша почтальонша Машка и ваша Ритка встретились в одном баре, в Москве, напились и принялись откровенничать друг с другом? Это судьба, понимаете? Знак! Машка вернулась домой, пришла ко мне и все рассказала. Я взял с нее слово, что она будет молчать. Я давно уже решил найти эту тварь. И сделал это. Я много работал, нужны были деньги, нашел в Москве человека, который занимался ее поисками, платил ему, чтобы он искал Маргариту Соленую. У них же, когда они собрались в Москву, были железнодорожные билеты, а там — фамилии, паспортные данные. Так что я точно знал, кого ищу. Но было трудно, потому что она поехала во Францию по чужим документам. Но все равно — я ее нашел! И Горкина тоже! Я встретился с ним недавно, сказал, что знаю, что они сделали тогда с проводницей. Мне надо было, чтобы он зашевелился, чтобы вызвал ее сюда, чтобы я смог расправиться с ними обоими. Я готовился, я все продумал, купил ножи. Я знал, что меня никто и никогда не найдет, потому что у нас нет точек соприкосновения. Где мадам Коблер, а где я — Агапов?

— Хлуднева — это фамилия твоей матери? — догадалась Лиза.

— Да, по мужу. Она несколько месяцев была замужем за Хлудневым, да только здесь, на Анисовой, ее все знали как Агапову.

— Значит, Горкин видел ее паспорт тогда, в поезде, в ее купе, поэтому, вернувшись из Москвы домой, сказал матери, что, если его будет спрашивать Хлуднев, возможно, он думал о мести мужа твоей матери, то… Да, впрочем, это уже и неважно.

— Мне собираться? — спросил Агапов. — Хотя, я так и не понял, честно, при чем здесь вы, Лиза. Кого защищать собираетесь, меня? Так у меня денег нет.

— Я пообещала той самой девочке, которую Рита Соленая оставила на ступенях детского дома, что найду убийцу ее матери.

— А, понятно. Ну, что ж, считайте, что справились с задачей. — Агапов положил себе в чашку восемь ложек сахара, так, что ложку было не сдвинуть. — Знаете анекдот? Хозяйка спрашивает гостя: «Вам сколько ложек сахара?» Тот отвечает: «Восемь!» Ну, она насыпает ему восемь ложек, он подносит чашку с чаем ко рту, а сахар ложкой не мешает. Хозяйка его спрашивает: «Что же это вы не мешаете-то?» А он отвечает…

— «Я не люблю сладкий», — говорю я за него.

Но нам обеим не смешно. И Лиза сидит грустная, на нее больно смотреть.

— Вот как скажете, так все и будет. Он никуда не денется, сидит в своей Анисовой, чай пьет. С сахаром, — сказала Лиза. — Он готов к тому, чтобы признаться.

Они пришли к нам утром. Волновались — Лиза по телефону сообщила, что готова назвать имя убийцы.

Она старалась рассказывать бесстрастно, тихим, спокойным голосом. Валентина с мужем, потрясенные, слушали молча, не перебивая.

— У него, кроме матери, никого больше не было, вообще. Вот, отомстил, — закончила свой рассказ Лиза. — Теперь его судьба зависит только от вас. Повторяю: как скажете, так все и будет.

Несколько минут Валя молчала. И вдруг:

— Значит, возможно такое, чтобы никому не сообщать… все… это? Ну, там, Мирошкину, остальным… Чтобы его не посадили. Не хочу. Человек и так настрадался, чего ему жизнь-то окончательно ломать? А как ты думаешь, Сережа?

Валентина повернулась к мужу, он согласился с ней, прикрыв глаза.

— Хочу все забыть. Точка. Пусть себе этот Агапов живет, рисует. Кстати…

Валентина неожиданно вскочила, сняла с себя шубу, бросилась к коробке, с которой они пришли, открыла ее и подтащила к нам.

— Смотрите… Вот. Купила краски, кисти. Попробую, может, и у меня что-то получится.

Потом, смутившись, закрыла коробку, набросила шубу. Этот ее порыв, детская непосредственность, живость, а потом чувство неприкрытого стыда за то, что она так не вовремя вдруг вспомнила про краски, почему-то импонировали мне. Она была похожа на человека, который только начинает жить, переполненного энергией, эмоциями, любовью, желаниями! Не то что мы с Лизой, законченные циники.

— Лиза, Глаша, спасибо вам за все! Мы с Сережей и не надеялись, что узнаем. Зато теперь успокоились. Надо же было понять, кто и за что… Мы вообще сначала думали, что охота идет на меня. — Она прикусила губу, замолчала. Но мы с Лизой все поняли — конечно, она боялась, что эти убийства как-то связаны с ее прошлым, с Н., с его деньгами.

Мы еще немного поговорили, Валентина рассказала о визите Вайсов, поделилась с нами своими впечатлениями, потом вспомнила о предстоящей женитьбе Еремы и выразила сожаление, что теперь они будут редко видеться, что Ерема будет жить своей жизнью.