Разумеется, это тот случай, когда первоначальный «этнический» подход к объяснению типов поселений и пашни нарочито вписывается в общую концепцию национальной самобытности. Кельтские или славянские поселения, судя по всему, имели небольшие размеры, неправильную форму и были застроены бессистемно, тогда как английские и немецкие были крупные, с правильной планировкой и границами. Понятия порядка и силы оказываются тесно связаны с более нейтральными — формы и размера. В XIX — начале XX века эти понятия оказались символами политического национализма. Очевидная неспособность средневековых кельтов или славян строить большие деревни и разбивать прямоугольные в плане поля легли в основу представления о том, что они также были неспособны и на создание собственного передового государственного строя и нуждались в опеке и наставничестве со стороны более организованных соседей-германцев.

При рассмотрении вопроса о поселениях и национальной принадлежности полезно провести разграничение между Британскими островами и Европой к востоку от Эльбы. В первом случае предполагаемая взаимосвязь типа планировки с этнической принадлежностью поселенцев совпадает с таким выраженным отличием востока от запада, как количество годовых осадков, температуры, рельеф и тип почв, причем совпадение это простирается столь далеко, что поиски иных обоснований для базовых различий двух зон становятся излишними. В Восточной Европе, напротив, различия между предположительно немецкими и славянскими поселениями в меньшей степени совпадают с климатическими и природными. Правильные и прямоугольные в плане вальдхуфендорферы (Waldhufendorfer) перемежаются другими, менее правильными формами типа сакдорф (Sackdorf), или деревнями куль-де-сак (cul-de-sac), или рундлинг (Rundling). Таким образом, здесь мы не имеем столь же убедительного объяснения морфологических различий с точки зрения природных условий. Больше того, то обстоятельство, что определенный вид застройки и планировки полей ассоциируется с немецким поселением, само по себе не означает, что в основе этих различий должна была лежать разная национальная принадлежность, поскольку немецкая колонизация земель полабских славян в XII–XIII веках по сути дела была не чисто немецкой, а протекала в порядке планомерного переселения. Логическая связь между геометрически правильной планировкой поселений и разбивкой новых полей с процессом планомерной колонизации представляется достаточно обоснованной. Тот факт, что многие колонисты говорили по-немецки, требуется, конечно, учитывать, но их национальная принадлежность еще не объясняет характер морфологии ландшафта. Вышло так, что новый, планомерно создаваемый ландшафт стал немецким, но ключевым в этом утверждении является слово «планомерно».

Таким образом, для Европы восточнее Эльбы справедлив вывод о реальной взаимосвязи между немецким типом поселения и конкретным видом застройки и разбивки полей. Этот вывод неоднократно получал наглядное подтверждение. Особенно разительным представляется разграничение вальдхуфендорфера, то есть такого типа деревни, где хозяйственные постройки отстоят друг от друга на равном расстоянии и расположены вдоль улицы, а поля, в виде широкой полосы земли, тянутся позади них. Вальдхуфендорф впервые появился в лесистой местности западной Германии, а впоследствии стал характерен для Остзидлунга. Эта форма поселения идеально подходила для освоения новых земель, поскольку поселенцы могли постепенно вводить в сельскохозяйственный оборот все новые площади, с каждым новым сезоном расчищая новые акры пашни. Многие хозяйства вальдхуфендорфов действительно упираются в нерасчищенные участки леса, наиболее удаленные от главной улицы поселка. Крестьянский надел в таком поселении — манс — зачастую имел стандартные размеры, порядка 300 футов в ширину и более мили в длину, и ширина этих наделов, а соответственно и расстояние между домами, говорит о том, что деревни были сильно вытянуты в длину и, случалось, плавно смыкались с соседним поселением.

Изучение географических названий представляет собой достаточно увлекательное занятие, для медиевиста сродни филателии, но помимо этого оно еще является источником определенных исторических сведений. Названия населенных пунктов дают представление о том, на каком языке говорили жившие там люди, поскольку почти все они содержат или включают элементы обыденной, то есть неономастической лексики. Таким образом, даже в отсутствие каких-либо других свидетельств из самих географических названий ясно, что, например, Камберленд на северо-западе Англии некогда населяли люди бриттского происхождения, ибо иначе трудно было бы найти объяснение таким здешним названиям, как Бленкарн (от британского blaen, т.е. «вершина», и corn, т.е. пирамида из камней) или Кумдивок (от cwm — «долина» и dyfoc — «черный»). По этой причине споры об относительной значимости, скажем, франкских поселений в Галлии или поселений викингов на Британских островах и в Нормандии в значительной степени основывались именно на географических названиях.

С другой стороны, даже простая операция определения языка жителей по названию места чревата неожиданностями. Ясно, что географические названия подчас используются и носителями других языков, которые берут старое название и переносят на другое место. Например, «Лондон» — название кельтское, но Лондон в провинции Онтарио вовсе не был основан носителями кельтского языка. В других случаях престижность того или иного населенного пункта в культурно-символическом плане может привести к заимствованию его названия вне зависимости от языковой принадлежности населения. Так, в Афинах в штате Джорджия греков крайне мало. Однако помимо этого, довольно специфического случая адаптации носителями одного языка названий, происходящих из другого, существует более существенная проблема — датировка названий. Пусть топонимика Камберленда свидетельствует о том, что некогда здесь жили кельты, — по ней мы никак не узнаем, когда именно это было.

Датировка географических названий проводится достаточно редко. В этой датировке подчас можно установить какие-то конкретные моменты — например, первое упоминание названия в каком-либо документе, которое дает достаточно верное представление о terminus ante quem. Однако после этого все умопостроения сводятся к догадкам. Порой делается попытка датировать географическое название исходя из историко-лингвистических критериев, путем установления конгениального этому названию языкового окружения, а соответственно и времени. Например, слово mar, означающее «трясину», встречается в немецких географических названиях западнее Эльбы, например — Веймар, но восточнее Эльбы их нет. Логическое тому объяснение — что это слово во времена колонизации земель полабских славян, то есть в XII веке и позже, уже вышло из употребления. Из этого можно сделать вывод, что названия типа Веймар должны относиться к более раннему периоду. Аналогичным образом можно проанализировать имена людей, давших названия географическим пунктам, наподобие имени Цулис фон Ведель (Zulis von Vedel) в названии Цульсдорф (Zuhlsdorf), о чем уже говорилось в Главе 2. Другое крупное направление топонимических исследований предполагает отбор отдельных классов или групп географических названий, например, содержащих элемент -ing или -rode, и установление их сравнительной хронологии. Допустим, окончание -ing в названиях часто встречается в местности, характеризующейся плодородной, легкой в обработке почвой, где имеются ранние археологические свидетельства, посвящения старинным церквям и документальные записи. Отсюда резонно предположить, что эти названия датируются более ранним периодом, чем те, в которых такого окончания нет. Анализ, проведенный Адольфом Бахом в отношении области Таунус в восточной части среднего течения Рейна, показал, что поселения, в названиях которых был элемент -heim, обычно располагались на плодородных лессовых или глинистых почвах не выше 650 футов над уровнем моря. Те, чьи названия включали элемент -hausen, лежали за пределами этой плодородной зоны и, как правило, на высоте от 1000 до 1300 футов. А селения, названия которых оканчивались на -rod, -hain или -scheid, появились в письменных источниках позже (после 1100 года) и находились выше отметки 1300 футов. Конечно, эти рассуждения нельзя считать чем-то непреложным, но надо согласиться, что имеющиеся свидетельства в большинстве случаев подтверждают вывод Баха о том, что «в общем и целом в истории тех или иных названий бывает период, когда они оказываются в моде».