Необычный пример раскопок средневековой колониальной деревни, демонстрирующий, в частности, громадный потенциал археологических исследований вообще, представляет собой экспедиция, предпринятая чехословацким археологом Владимиром Некудой, который в 1960-х годах работал в Пфаффеншлаге в юго-западной части Моравии. Он обнаружил деревню из шестнадцати домов, стоящих в линию по обоим берегам реки. Типичный дом имел размеры 60 на 30 футов, стоял на каменном фундаменте и был внутри поделен на три комнаты, в одной из которых стояла печь. Описываемое поселение относится к периоду интенсивной колонизации и расчистки лесов под пашню, которые достигли пика в XIII веке, и среди находок обнаружен асимметричный лемех плуга. Здесь мы имеем пример наиболее полно и досконально исследованного нового поселения колонистов эпохи Высокого Средневековья. По этому примеру можно составить представление о тысячах других поселений, еще не подвергшихся изучению.

Раскопки представляют собой наиболее достоверный и содержательный тип археологического исследования, но одновременно они требуют много времени и средств. Полезную информацию могут давать и многие менее трудоемкие способы. Некоторые чрезвычайно просты — например, методичное обследование полей, позволяющее обнаружить следы земляных работ, древних межей или борозд, фрагменты керамики и другие видимые глазу нити к разгадке истории поселения. Продуктивность даже этого, сравнительно простого типа исследования наглядно видна из работы, проведенной в заброшенных английских городских поселениях Питером Уэйд-Мартинсом, который пешком исходил всю Восточную Англию, собирая фрагменты керамики. Ему удалось доказать, что англо-саксонские поселения концентрировались вокруг церквей (ныне заброшенных), а разбросанность строений в населенных пунктах появилась уже позднее. Конечно, подобные исследования в большой степени зависят от сохранности керамики — самых древних остатков человеческого жилья, и обобщенная интерпретация добытого таким способом материала требует достоверной хронологии самой этой керамики. Существует разработанная типология установления возраста керамики: датировка находок производится на основании формы (размера, толщины, крутизны изгибов и т.п.) и внешних признаков примененного материала. Хотя в будущем могут появиться более сложные химические и физические методы изучения керамики, мы пока живем в настоящем и во многих случаях археологические исследования опираются именно на типологию керамики. Однако в трудах археологов зачастую улавливается неуверенность самих авторов в надежности таких методов датировки. А сомнение среди экспертов, естественно, рождает и сомнение среди неспециалистов.

Изучение морфологии населенных пунктов и полей — то есть размера, формы, планировки домов, сельскохозяйственных построек, дорог, обрабатываемых полей — является сложным процессом, даже если касается современного, сохранившегося до наших дней ландшафта. Куда сложнее анализировать ландшафт, оставленный далекими предками. Из Средневековья до нас не дошло практически никаких карт, а те, что сохранились, либо слишком крупномасштабны, либо схематичны (или и то и другое вместе), чтобы представлять серьезную ценность для изучения поселений и полей. Историки населенных пунктов вынуждены использовать более поздние планы и карты, относящиеся к XVIII–XIX векам, и проецировать их данные на Средние века. Такая методика таит свои опасности. Здравый смысл подсказывает, что за пять столетий, лежащих между 1250 и 1750 годами, произошло множество изменений, и этот вывод подтверждается сохранившимися записями об изменениях в застройке улиц и деревень, в планировке поселений и полей.

Одни ученые на первый план ставят возможности, открываемые этим методом, другие склонны подчеркивать его несовершенство. В этом плане четко прослеживаются различия в национальных научных школах. Если в Германии история подобных исследований насчитывает уже сто лет, то английские ученые проявляют в этом вопросе исключительную осторожность. Так, за 12 месяцев в 1977/78 году увидело свет сразу два издания: в Штутгарте вышел учебник, посвященный морфологии поселений в Центральной Европе, содержащий, в частности, диаграмму с отображением восьми возможных этапов развития девяти разных типов поселений, а в Англии был издан исследовательский труд по экономике средневековой Англии, в котором, в частности, содержалось такое категоричное высказывание: «Классификация деревень по типам обречена на крайнее упрощение. Вероятно, лучше оставить их в их первозданном многообразии и пестроте». В Англии вообще очень мало ученых, занимающихся морфологическими исследованиями. К тому же экстравагантность используемой ими терминологии (например, не слишком изящное Green Village — «Зеленая деревня» — как прямая калька с немецкого Angeldof), говорит о том, как английские ученые еще только пытаются усвоить те принципы исследований, которые для немецких историко-географов уже давно стали привычными. В то же время скептическое отношение к таким исследованиям нельзя считать чисто интуитивным, ведь хитроумные морфологические схемы работают тогда, когда исследователь исходит из наличия принципиальной преемственности между Средневековьем и современным периодом, а такую преемственность не всегда можно установить со всей обоснованностью. Один английский автор упоминает «постоянные изменения в плане застройки, которые видны из результатов раскопок средневековых деревень», опираясь на пример Хэнглтона в Сассексе, где на месте четырех домов XIII века столетием позже был воздвигнут единый хозяйственный комплекс из трех зданий, «причем их граница шла точно по одному из прежних домов».

Несмотря на известные допущения, попытки воссоздания сельского ландшафта средневековой Европы, безусловно, следует продолжать. Во всяком случае, планировка сельскохозяйственных угодий очень мало подвержена изменениям. Будучи раз определена, она не меняется без весомых на то причин, и выгоды от каких-либо крупных шагов по переустройству должны быть слишком очевидны. Более того, хотя хорошие карты местности для XIII–XVIII веков являются редкостью, сохранилась масса записей относительно конкретных поместий, взимания ренты, обмера земли, судебных и налоговых реестров и т.п., которые проливают свет на раннюю историю поселений и земельных наделов, даже тех, что впервые появились на картах лить в XVI или XVII веке. Например, Вольфганг Пранге сумел воссоздать вероятностную средневековую модель деревни Клинкраде в Лауэнбурге — два ряда по четыре полных манса вдоль довольно короткой улицы. Для этого он взял карту 1770 года и удалил с нее те участки, которые появились только в XVI–XVII веках (что следовало из реестров поместья). Взаимосвязь между современной и средневековой моделью деревни и морфологии полей такая же, как в случае с распространением рукописи какого-нибудь средневекового автора тогда и сейчас. Нынешняя ситуация, то есть набор библиотек, в которых этот труд может находиться, не похожа на средневековую, но и не является по отношению к ней чем-то чуждым, бессмысленным или противоположным. Иными словами, она вполне может служить вспомогательным инструментом для воссоздания средневековой модели.

Один вопрос вызывает особые споры. Это вопрос существования взаимосвязи между морфологией поселения и типом земледелия, с одной стороны, и этническим происхождением жителей, с другой. Немецкие историки традиционно брали за аксиому существование чисто немецких и чисто славянских по типу деревень, в то время как исторические географы Британских островов часто исходят из существования несхожих кельтских и англо-саксонских поселений. В исследованиях последнего времени такой схематизм стараются избегать. «Размер и тип поселений, — пишут авторы одного из недавних исследований по сельской истории средневековой Англии, — определялись скорее топографией, нежели национальной принадлежностью их обитателей». Уже в 1915 году российский историк Егоров, явно руководствовавшийся своими мотивами (ибо перед ним стояла задача свести к минимуму масштабы Остзидлунга), писал, что «конфигурация местности, почвенные условия, внезапное изменение русла реки, даже проведение искусственных путей сообщения влияют на полевые и поселковые формы не менее, нежели национальные и расовые особенности». Далее он показывал, что в германизированной Дании поселения славянского типа в виде образующей подкову группы домов — так называемый Рундлинг (Rundling) — встречаются достаточно часто, тогда как в славянской Померании или Мекленбурге они, напротив, довольно редки.