– Ну, вот мы и пришли, – сказала медсестра, открывая дверь. – Рядом с кроватью есть стул. Просто поговорите с ним, как вы говорили бы с любым другим человеком.

Перед тем как переступить порог палаты, Мэнди собрала в кулак мужество, но даже войдя, до самого последнего момента, пока не подошла вплотную к кровати, не решалась посмотреть на Ричарда.

Он оказался совсем не похож на того молодого мужчину с фотографий на стене в его комнате или в ее папке. Мэнди привыкла видеть его красивым, загорелым, мускулистым. Именно рядом с таким она представляла себя. Теперь перед ней были лишь жалкие остатки – кожа и кости, скрепленные пластиковыми трубками и дыхательным аппаратом. Руки были тонкими, как веточки; под подбородком, где кто-то побрил его слишком жестко, виднелось раздражение. Длинные волосы были неумело расчесаны на старомодный косой пробор. Кожа серая, пижама болтается как на вешалке. Но, несмотря на его внешний вид и странные звуки, которые издавало его горло, когда вентилятор накачивал кислород в его иссохшееся тело, Мэнди точна знала, что любит свою ДНК-пару.

Она подтянула к кровати кресло и села. Чем ближе к Ричарду, тем быстрее билось ее сердце. Когда же – совершенно машинально – она потянулась и взяла его руку в свою, по жилам ее как будто пробежал электрический заряд.

– Привет, Ричард, – начала она дрожащим голосом, не зная, что сказать дальше. – Я – Мэнди. Ты не знаешь меня, но я знаю о тебе почти все.

Она не могла с уверенностью сказать, чего ждала от этой встречи. Последние несколько месяцев показали, что невозможное возможно. В глубине души Мэнди надеялась, что вдруг случится чудо и он отреагирует на звук ее голоса, ощутит ее запах или ее присутствие… Увы, Ричард даже не пошевелился.

– Здесь довольно мило, – продолжила она, глядя на сад за окном. – И медсестры такие приветливые… Надеюсь, они хорошо ухаживают за тобой.

Внезапно у нее защипало глаза, и как только по щеке скатились первые несколько слезинок, Мэнди уже не смогла остановить остальные.

– Извини, – сказала она. – Все должно было быть не так… я должна была встретить тебя, мы должны были влюбиться, как в фильмах или как в тех житейских историях, какие печатают в дурацких журналах, что обычно лежат на столиках перед кабинетами врачей. И хотя я знаю, что с нами ничего подобного не случится, я все равно не могу не думать о том, что так могло быть.

Одному Богу известно, сколько часов я провела, глядя на твои старые фотографии и видео твоего детства. У меня такое чувство, что мы лично знакомы, даже если я думала, что ты умер. Но теперь мы вместе, и ты все еще жив, и у меня в животе твой ребенок. По идее, это должен быть самый счастливый момент моей жизни, но, увы, это не так. Потому что ты понятия не имеешь, кто я такая и даже что я здесь, рядом с тобой.

Мэнди поднесла ладонь Ричарда к своей щеке. Какая она холодная, подумала она и сжала еще крепче, в попытке хоть немного согреть ее. Его прикосновение было не сравнимо ни с чем. Казалось, кожа проникает сквозь кожу, и она слышала, как три сердца бьются в унисон – его, ее и сердечко их будущего ребенка.

Вдруг на кратчайший миг тело Ричарда дернулось, словно от удара током. Мэнди уставилась на него, уверенная, что это обман зрения, но затем его тело дернулось снова, как будто кто-то приложил к его сердцу дефибриллятор.

Она сидела, не в силах оторвать взгляд от его лица. Между тем его веки задрожали, сначала медленно, затем все быстрей и быстрей. Уголки рта под дыхательным аппаратом едва заметно приподнялись. Затаив дыхание, Мэнди ждала, когда его глаза приобретут фокус и он впервые увидит ее. Вот он, долгожданный момент!

Мэнди выскочила в коридор, чтобы найти медсестру.

– Ричард Тейлор только что пошевелился! – выкрикнула она растерянной сиделке. – Ему нужна помощь?

– Только что пошевелился? – повторила та.

– Да, я приложила его ладонь к своей щеке, и он пошевелил рукой, а глаза приоткрылись. Пожалуйста, позовите доктора. Мне кажется, он просыпается.

Вот уже в течение восьмидесяти двух дней Кристофер воплощал в жизнь свой план убийства тридцати женщин, одновременно поддерживая отношения с Эми. Ему стоило немалых сил уделять время тому и другому, особенно когда они с ней проводили вместе каждый второй вечер и выходные.

Это почти не оставляло времени и возможностей следить за оставшимися в списке пятью женщинами. Кристофер при первой же возможности проверял свои компьютеры, а иногда даже бывал вынужден подмешать Эми снотворное, пропофол, которое покупал в «Темной сети», чтобы вырубить ее этак часов на семь. Это позволяло ему спокойно продолжать свои изыскания до самого утра или же, как в случае с Номером Двадцать Четыре и Двадцать Пять, разделаться с ними до ее пробуждения.

Эми первой робко произнесла слово на букву «л», чем удивила его, когда однажды утром они выгуливали с ней в Хэмпстед-парке собаку ее сестры. Облезлый рыжий терьер по кличке Оскар жил у нее целую неделю, пока сестра проводила где-то отпуск, и, хотя Кристофер был равнодушен к домашним животным, ему нравились их долгие прогулки втроем, когда они с Эми ходили, взявшись за руки. Он сказал, что тоже любит ее. На протяжении последних лет Кристофер говорил эти слова многим своим подружкам, но делал это лишь тогда, когда ему было что-то от них нужно. С Эми он впервые произнес их от чистого сердца.

Кристофер даже позволил себе представить, каково это, быть вместе до конца их дней. Быть может, подумал он, в один прекрасный день они купят собственную собаку или даже домик в деревне… Вслед за чем последует брак и создание семьи. Все, без чего, как ему казалось, он мог обойтись, внезапно стало очень даже вероятным, и все потому, что он нашел свою ДНК-пару.

Когда Эми не было рядом, Кристофер ловил себя на том, что думает о ней. И наоборот, когда она бывала рядом, им владело приятное возбуждение, сравнимое разве что с убийством. Или, по крайней мере, с тем, какие ощущения дарили ему убийства несколько месяцев назад, когда он лишь приступил к осуществлению своего плана, – ведь теперь все было иначе. Эми изменила все. Его кожа стала чувствительна к прикосновениям даже тогда, когда она не касалась его. Взгляд смягчился, скользя следом за ней по комнате. Он не мог дождаться того момента, когда наконец завершит свой проект и сможет проводить с ней все время.

Даже сам акт убийства больше не приносил ему былой радости. Последние судорожные вдохи, ранее бывшие музыкой для ушей, теперь означали просто конец. Возвращение в дом предыдущей, чтобы положить ей на грудь фото новой, превратилось в тяжкую обузу. Да что там: в обузу превратилось все, что не имело отношения к Эми!

Их совместная жизнь была замкнутой. Ни он, ни она никого не посвящали в нее. У Кристофера не было никого, кого он мог бы назвать другом, хотя он и лгал, рассказывая Эми про своих университетских приятелей, которых жизнь якобы разбросала по всему миру, что мешает им регулярно встречаться. На самом деле Кристофер не учился ни в каком университете, и единственными людьми, с которыми он изредка виделся, были два его старших брата. Более того, он не смог бы даже вспомнить имена пятерых своих племянниц и племянников, равно как и сказать, чьи они дети.