– Ну-ну, – покивала моя бывшая однокурсница. – Поживем – увидим. Так вот. Хали Салим – человек честный и, ставя меня на кон, честно предупредил шейха о моей беременности. Но это Абдаллу совсем не смутило, очень уж я ему нравилась, очень он хотел меня заполучить. И заполучил. Его люди явились за мной прямо в квартиру Хали, где я жила последнее время. Они передали мне записку от Хали с просьбой приехать. Я, ничего плохого не подозревая, собралась и отправилась вместе с посыльными. Которые и привезли меня в дом Абдаллы. А уж он вначале воспользовался правом собственника, – криво улыбнулась Илона, закуривая снова, – а потом объяснил мне, что к чему. Я, разумеется, не поверила. Тогда Абдалла набрал номер Хали, и этот мерзавец абсолютно спокойным тоном подтвердил слова Абдаллы, да еще и удивился: чем я, собственно, недовольна? Он нашел подходящую замену себе, шейх сказочно богат, так что я, мол, не только ничего не теряю в этой ситуации, но при правильном поведении еще и выиграю. Я щипала себя за руку, мне казалось, что все это снится, но увы, увы… Все было на самом деле. И на мое напоминание о нашем ребенке я услышала лишь безразличное: «На усмотрение Абдаллы». Вот так. – Пошатываясь, Илона направилась за очередной порцией виски. – Я проревела всю ночь, а утром тихо выбралась из дома Абдаллы и направилась к своему знакомому, журналисту популярной во Франции газеты. Я рассказала ему все, он записал мои слова на диктофон, и скандал грянул! Ну еще бы, такой горячий, просто дымящийся материал! Все газеты мусолили эту тему, репортеры гонялись за Хали Салимом, но он исчез. Вроде бы его забрал домой отец. Наверное, репортеры искали и меня, но я тоже исчезла. Меня тоже забрали, но не мама и папа, а люди Абдаллы. На следующий день после выхода газеты они появились уже в моей квартире, куда я, естественно, вернулась, и, вкатив мне снотворное, чтобы я не шумела и не сопротивлялась, увезли. Все в тот же дом, к Абдалле, который очень доходчиво объяснил мне мое нынешнее положение. После его «объяснений» я потеряла ребенка. – Илона прервала рассказ, занявшись виски, а бедняга Таньский… Я с испугом смотрела на подругу – она сидела согнувшись, прижав одну руку к животу, а вторую – ко рту, бледная до синевы. Глаза ее закатывались, похоже, она вот-вот потеряет сознание. Оторвавшись от виски, Илона тоже заметила это. – Что с ней?

– Не знаю. Танечка, милая, что с тобой? – потрясла я подругу за плечо. Та, глубоко дыша ртом, попыталась мне ответить, но тут же опять зажала рот ладонями и вскочила с места. Я тоже подхватилась, поддерживая ее за плечи. – Илона, где тут туалет? Скорее. Скорее, ей же плохо! Ты что, отравить ее решила?

– Не-е-ет, – сузились глаза Якутович, – еда была отменная. Похоже, тут другое. Отведи ее, туалет там. Потом закончим. А охрана пойдет следом, у дверей постоит. Марш, марш, пока она все тут не изгадила!

До местного санузла мы добрались за рекордно короткий срок, и то едва успели. Таньскому было совсем плохо, поэтому мы задержались довольно надолго. Под дверью уже давно раздавалось возмущенное сопение, потом наши стражи закудахтали по-арабски, потом начали барабанить кулаками в дверь. На их стук среагировала только я – открыла дверь и, лучезарно улыбаясь, продемонстрировала международный жест. И быстренько захлопнула дверь обратно. Раздались возмущенные вопли и еще более сильные удары, от которых не очень внушительное препятствие, разделявшее меня и беснующихся человекообразных, в ужасе затряслось.

Послышался окрик Илоны. Вероятно, судьба арендованного имущества ее все же волновала. Лягание копытами прекратилось, но шумовые спецэффекты остались.

Я так увлеклась происходящим, что не заметила подошедшую подругу. Таньский тронула меня за плечо и едва слышно проговорила:

– Пойдем, слышишь – скандалят.

– Плевать, пусть верещат, что нам терять, – отмахнулась я и с сочувствием посмотрела на желто-зеленую страдалицу. – Ты-то как?

– Спасибо, хреново, – попыталась улыбнуться Таньский.

– Слушай, ты что – того? – не стала озвучивать свое предположение я, все еще надеясь на версию пищевого отравления.

– Наверное, да, – растерянно посмотрела на меня подруга.

– Что значит – наверное?

– Вообще-то со мной такое впервые, – на мгновение проявила себя прежняя Таньский, но лишь на мгновение. А потом губы ее задрожали, слова никак не хотели выговариваться. Я же предупреждала – нельзя их кусать, губы-то. Злопамятные очень. – Но… ты слышала, что она говорила… я… ребенок… ой, мамочки! – всхлипнув, закрыла лицо руками Таньский.

– Не отчаивайся, – уверенным тоном проговорила я, обняв дрожавшую подругу. – Я еще не знаю как, но мы выберемся, обязательно выберемся. – Мне бы мою же уверенность!

– Но Хали… – начала было Таньский, но тут из-за дверей раздался голос Илоны:

– Обсуждать свое нынешнее положение будете потом, а сейчас – выходите.

– Ты что, подслушивала? – презрительно посмотрела я на бывшую однокурсницу, выводя едва державшуюся на ногах Таньского из туалета.

– Вот еще! – фыркнула Якутович, держась за спиной охранников. Я невольно усмехнулась – а она все же боится меня! Слабое, конечно, утешение, но хоть что-то. – Я и так вижу, что Хали успел обрюхатить и эту самку.

– Видимо, Илона, достойно вести себя ты просто не в состоянии, – бережно усаживая Таньского, обернулась я к уже устроившейся на своем диване хозяйке дома. – Ты очень похожа на свой дом.

– В смысле? – слегка обалдела Илона.

– Все равно не поймешь, поэтому не напрягайся так, а то проблемы со стулом будут. – Я налила минеральной воды и протянула благодарно посмотревшей на меня подруге.

– Каким стулом? – опять не въехала сразу Якутович, затем глаза ее сузились, и она криво усмехнулась. – Ах, да, я же забыла, ты у нас любительница поострить. Ну давай, давай, резвись, пока можешь. Пока тебя понимают. У бедуинов ты сможешь упражняться в остроумии разве что перед верблюдами. А также змеями, пауками и прочей нечистью.

– А я, по-твоему, что сейчас делаю? – нарочито удивленно посмотрела я на Илону. – Я перед ними уже и выступаю. Тренируюсь, можно сказать.

– Ты опять за свое, – понимающе протянула та. – Внимание от своей подруги отвлекаешь. Надеешься, что я забуду о недавнем инциденте? Не надейся. Я даже очень довольна, что она беременна. Ее ценность от этого только возрастет. В бедуинских племенах большая проблема с притоком свежей крови, они там все друг другу родственники, так что этому детенышу, к тому же таких благородных кровей, будут только рады. И плодовитой бабе тоже, – гадко хихикнула Илона.

– Хали обязательно разыщет нас! – вскинула голову Таньский. Она с ненавистью смотрела на снова закурившую хозяйку дома. – Я знаю, его выпустят, разберутся во всем и выпустят! И он будет искать меня! Он ничего не знает про ребенка, не знает, что будет искать НАС!

– Дура ты, дура, – равнодушно процедила Илона, и от ее тона мимолетный порыв Таньского тут же угас, она опять сникла и опустила голову. А Якутович, откинувшись на спинку дивана и пуская дым вверх, продолжила: – Ты что, не слышала моего рассказа? Ты решила, что к тебе Хали относился как-то иначе? Вы сколько были вместе – недели две от силы? Да первое время Хали являет собой сбывшуюся женскую мечту – внимательный, заботливый, страстный. Пока ты ему не надоешь. А надоесть ты ему на момент ареста еще не успела. Что касается твоей уверенности в том, что Хали выпустят, то тут ты права. Его действительно выпустят, причем уже завтра.