Увези меня на лимузине! - Анна Ольховская

Аппаратура пищала, потрескивала и пульсировала разноцветными огоньками. Очень хотелось бы, конечно, принять все это великолепие за молодежную дискотеку в курятнике, устроенную для цыплят-пискунов, если бы не одно «но».

«Но» при ближайшем рассмотрении оказалось вовсе не цыпленком, а мертвенно-бледным, едва различимым под многочисленными повязками мужчиной, ставшим центром паутины проводов, капельниц и прочих медицинских приспособлений. В незакрытые бинтами поверхности тела жадно впились иголки и катетеры разных размеров и конструкций. Пощадили только лицо, да и то лишь по одной простой причине – вены подходящей не было, иначе иголки торчали бы и из носа. Но без дыхательных трубок не обошлось.

И не надо было быть семи пядей во лбу… Впрочем, семь пядей – это к инопланетянам, именно лоб размером с казан для плова отличает их от жителей Земли. Так что семь пядей и голова в форме лампочки нам не нужна. Будем проще – не требовалось специального медицинского образования, чтобы понять: человек, лежащий в окружении неимоверного количества всевозможного медицинского оборудования, плох, очень плох.

Заострившиеся черты лица, восковые кисти рук, загипсованные ноги на вытяжках, мерно сопящий аппарат искусственного дыхания и прочий страх оптимизма не внушали.

Стоявший у кровати мужчины врач еще раз просмотрел показатели давления и пульса, удрученно покачал головой и повернулся к медсестре:

– Оля, будете дежурить здесь постоянно, глаз с больного не спускайте. Если понадобится выйти, позовите кого-нибудь подменить. Он очень плох, я вообще не знаю, почему он еще жив. Травмы, полученные им, считаются несовместимыми с жизнью. Но он борется, и мы поможем, сделаем все возможное и невозможное.

– Ну конечно, Петр Семенович, – девушка с сочувствием посмотрела на пациента, – я все поняла. Ой, как же мне его жалко! Я ведь его так люблю! Я на все новые его программы хожу, все диски покупаю! Когда узнала, что он разбился, так плакала! Ведь вначале сообщили, что он погиб. А потом прихожу на работу и – вот он! Да я ни минуточки его без присмотра не оставлю, да я…

– Оленька, спокойнее, – доктор снял очки и протер их краем зеленой пижамы, подобные пижамы давно заменили привычные белые халаты медицинского персонала больниц. – Особо радоваться пока нечему, пациент в коме. И когда он придет в сознание, да и придет ли вообще – известно одному Богу.

– Он вернется, Петр Семенович, он обязательно вернется! – Медсестра погладила безжизненную руку мужчины. – Мы все этого ждем, все, кто любит его, его творчество. У больницы сотни людей собрались, многие плачут. Свечей море, некоторые молятся. Журналисты в корпус прорываются, во все дыры лезут. Наша охрана едва справлялась, хорошо, кто-то из его друзей прислал своих людей. Теперь в реанимацию никто посторонний не попадет. Но люди стоят, дежурят. Разве можно уйти, когда тебя так любят, так за тебя переживают! Он поправится, вот увидите!

– Будем надеяться, Оленька, будем надеяться, – врач тяжело вздохнул, еще раз посмотрел на не подающего признаков жизни мужчину и вышел вон.

У дверей реанимации ему навстречу поднялись сидевшие на кушетках люди: две заплаканные женщины, одна постарше, другая помоложе, бледные, с покрасневшими глазами мужчины, в руку одного из них судорожно вцепилась тоненькая девчушка с распухшим от длительного рева носом.

Пожилой мужчина, судя по выправке – военный, начал было говорить, но горло перехватило, он откашлялся и смог наконец произнести:

– Доктор, ну как он?

– Обнадеживать не стану, состояние очень тяжелое. Но он борется.

– Дядька Алька сильный, он не умрет, так нельзя! – сорванно выкрикнула девочка и зарыдала, уткнувшись в руку отца.

– К нему, конечно же, нельзя? – комкая платочек, робко спросила молодая женщина.

– О чем вы! – взмахнул руками врач. – Ни о каких посещениях и речи быть не может! Мы даже жену не пускаем пока, в коридоре ей кушетку поставили, она там ночует.

– Жену?! – встрепенулся мужчина, обнимавший девочку.

– Улечка приехала? – на зареванной мордашке ребенка появилась недоверчивая улыбка.

– Почему Улечка, ее зовут иначе.

– Да, доктор, мы знаем, – улыбнулась женщина с платком. – Это моя дочка ее Улечкой зовет, на самом деле она Анна.

– Странно, – врач с недоумением посмотрел на собеседников. – Она представилась Ириной.

– Что?!! Да как она посмела!

Уф, как же я понимаю сейчас персонажей сказки «Три толстяка»! Если бы я ВСЮ жизнь имела такой же вес и габариты, как сейчас, я тоже была бы злой, мерзкой и противной теткой. Козни всякие строила, словно башню из кубиков. А в качестве кубиков выступали подлые, местами просто гнусные замыслы. Надо же отомстить стройному и подтянутому большинству. Ишь ты их, прыгают легкими козочками, скачут резвыми козликами, а тут передвигайся со скоростью и грацией асфальтового катка, да еще пыхтя и отдуваясь при этом. Какая, на фиг, сексапильность и женская привлекательность, просто иллюстрация к идеалу славянской женщины – босая, беременная и на кухне.

Единственное исключение – не босая. А в остальном – верно. Сижу вот, сильно беременная, на кухне, пью свежевыжатый яблочный сок и мрачно смотрю на мир.

Почему мрачно? А как еще на него, на мир, смотреть за две недели до родов? Живот огромный, дышать тяжко, дочура выросла, судя по ощущениям, крупненькая, да к тому же и вертлявая. По всем правилам вынашиваемый ребенок на таком сроке просто обязан угомониться, дисциплинированно занять предстартовую позицию и замереть в боевой готовности, активно набирая вес и силы. Но моя малышка, в точности как и ее мамуля, чихать хотела на правила. Она крутилась и вертелась, как ей заблагорассудится, что, учитывая немаленькие размеры деточки, не добавляло мне позитива в мироощущении.

К тому же это очень беспокоило моего врача, он боялся обвития пуповины вокруг шеи ребенка.

И вообще доктор Литке, который вел мою беременность последнее время, был очень недоволен почти трехнедельным перерывом в наблюдении и все еще ворчал и бухтел по этому поводу. А заодно свирепствовал, перестраховываясь. Загрузил меня по полной программе: специальная гимнастика, витаминные уколы, посещение коллективных занятий по подготовке к родам. Даже диету специальную мне подобрал, ужаснувшись размерам моего дитяти.

А неугомонность этого дитяти вызывала у милейшего Литке нервную почесуху. Ох, ах, если так будет продолжаться, придется делать кесарево сечение, есть риск для жизни ребенка!

Славный хлопотун даже в страшном сне не смог бы увидеть, ЧТО пришлось пережить нам с дочкой за эти три пропущенные недели[1].