Этот сюжет мог бы показаться восхитительным Герберту Уэллсу с точки зрения профессионального литератора. Возможно, он бы даже написал на эту тему новый роман, но представить себе опасность реального вторжения изнутри, более того, вторжения через тебя самого, такое могло привидеться разве что в предсмертном кошмаре. Сражаться? С кем? С собственной тенью? С самим собой? С луной, от которой падает тень?

За тысячи лет истории вся мощь человеческого разума была направлена на оттачивание оружия для борьбы с осязаемым противником, досягаемым для стального клинка или свинцовой очереди.

Самое лучшее, что можно было придумать в этой ситуации, это рвать когти. А дальше? Взлетать с проклятой планеты. А потом? И как можно быстрее…

Лес зашумел, вздохнул тысячью глоток, под порывами ветра дерево, на которое мы забрались, закачалось и заскрипело. Над кроной оглушительно треснуло, и на мгновение сквозь эту трещину стало видно, что небо там, за пеленой облаков, никакое не черное и даже не черно-звездное, а ослепительно лиловое, бесстыдно яркое. Без малейшей паузы снова полыхнула молния и ударил гром.

Рот Алексея перекосился, словно он пытался что-то сказать или крикнуть и не мог. Или я не мог услышать из-за порывов ветра.

— Лешка! — Сорванный спирофон полетел куда-то в темноту.

Какой-то сотой долей сознания, оставшейся трезвой, я отметил, что связь моя со звездоскафом прерывается сейчас так же внезапно, как вчера прервалась связь с Валентином. Ведь случайно утопить спирофон практически невозможно.

— Алексей!

Вокруг его головы начал стремительно сгущаться светящийся туман, бледно-серебристый пузырь, уходивший кривым извивающимся хвостом сквозь крону куда-то наискось вниз. Еще толком не сообразив, что это могло означать, я потянулся негнущимися пальцами за бластером и, стряхнув внезапное оцепенение, полоснул лучом по извивающемуся хвосту. Вспыхнули пучки хвои, вниз полетела обрезанная ветка, через секунду темнота вновь сомкнулась плотной завесой. Лица Алексея больше не было видно. Светящийся пузырь исчез, а снизу раздался… не визг, а какой-то душераздирающий свист на грани ультразвука и слышимости.

Спирофон я нашел только утром, а еще через три часа нас подобрал Юра Заяц. К тому времени я успел уже полностью взять себя в руки.

Вертолет приземлился на берегу трясины в ста метрах от нас с Алексеем. Юра выскочил из кабины и, пригнувшись под вращающимися лопастями, побежал сквозь моросящий дождь навстречу мне.

— Васич!

Никакой это был не оборотень. Свой лучемет он бросил в кабине «Осы», так что этическая проблема «а черт его знает, стрелять — не стрелять? Стрелять первым?» отпала сама собой. Глупости все это были, выдумки. Если бы это был не Юра, а оборотень, на кой черт ему сдались мы? Помочь взлететь с планеты?

— Васич, что с тобой?

Рука у него была теплая, живая. Не пахло от него никакой псиной. Машинным маслом от него пахло. Был он небритый, и под ногтями чернела грязь.

— Не со мной, с Алексеем.

— Что с ним?

— Без сознания…

— Что, так серьезно?

— Не то слово — хреново. Помоги.

Голова Алексея лежала у меня на коленях, глаза были закрыты, и в первую минуту можно было решить, что он спит, если бы не иссиня-бледное лицо.

— Он дышит?

— Дышит, дышит. Помоги.

Мы подняли Алексея и понесли к вертолету.

— Он ранен?

Никакой это был не оборотень. Хотя бы одной проблемой меньше.

— Долгая история. На корабле расскажу.

Мы с трудом втащили Алексея в кабину и пристегнули в кресле штурмана. Я устроился позади, едва втиснувшись в узкое пространство между креслами и решетчатой переборкой моторного отсека.

— Он выдержит старт на звездоскафе? — спросил Юра, едва «Оса» взлетела.

Я пожал плечами. Винт надсадно шумел.

Болото пятнистой грязной шкурой провалилось вниз. Джунгли сомкнулись под нами, замелькали зеленые кроны, вспененные вихревыми потоками лопастей. В открытые дверцы бил тугой вихрь. Собственно, дверцы, как таковые, отсутствовали. Собирая в спешке вертолет, Юра, очевидно, решил, что это излишняя роскошь. В нескольких метрах под ногами проносились мокрые кроны.

Алексей был все еще без сознания. Голова его при каждом повороте или крене вертолета моталась из стороны в сторону.

Я начал рассказывать, не дожидаясь, пока мы долетим до «Британика». Надсаживая голосовые связки, хватаясь при поворотах за что попало, я за десять минут выложил Юре все. Я слишком устал, чтобы изворачиваться и хитрить. Не знаю, понял ли он подозрения относительно него самого, кажется, просто пропустил мимо ушей.

К вечеру Юра сумел найти Валентина и Гришу целых и невредимых. Невероятно грязных, несмотря на не прекращающийся в течение почти всего дня проливной дождь, по-моему, Юра тащил их из болота, где они, по всей видимости, просто тонули, не чаяв уже выбраться.

Они ввалились в медицинский отсек и с порога потребовали, чтобы я отошел от Алексея.

— Зачем?

— Отойди, — повторил Валентин. В голосе его было не больше любезности, чем у робота-трубоукладчика, научившегося говорить. Под мышкой дулами вниз, тускло отсвечивал вороненой сталью шестиствольный звероподобный мультиган, «конквистадор», облепленный болотной тиной. Комбинезон Валентина вдоль бедра был порван, и в дыре проглядывало колено, тоже невероятно грязное, в болотной тине. Как это Валику удалось порвать тетраволокнистую ткань и какое усилие довелось для этого приложить, вообразить можно было с большим трудом.

Что-то они видели или знали такое, чего я не знал; или догадывались. Можно было только представить, что именно. Может быть, видели они меня шестиглазого и восьминогого, бросающегося на них с переплетения лиан или исчезающего под землей. Или Алексея… Если я видел Валентина, превратившегося за несколько секунд из фантома в многорукого краба, то почему нет? Конечно.

Я молча встал и отошел.

Самое тщательное медицинское обследование не выявило никаких патологических отклонений в организме Алексея. То есть вообще никаких. По всем законам медицинской науки должен был он сейчас быть совершенно здоров и беззаботен, травить анекдоты и вообще наслаждаться жизнью. Более того, если верить результатам тестов, мозг Алексея находился в состоянии активного бодрствования. Все это отнюдь не вселяло оптимизма. Нервные центры Алексея, словно отделенные от тела, жили какой-то своей обособленной жизнью, очень напряженной и непонятной. Это могло означать только одно — сложнейший медицинский комплекс «Британика» не в силах нам помочь.

Однако, как ни странно, результаты обследования несколько успокоили Валентина и Гришу. Совершенно непонятно, чего они ожидали.