— Ты имеешь в виду Алексея?

Я метнул взгляд на Валентина. Ничего нельзя было прочитать на его лице. Или, при желании, можно было прочитать следующее: не можем стартовать — ну и не надо. Планета ничем не хуже других. Непроходимые болота и вечные дожди? Ну и что? Зато сто лет здесь можно охотиться, бродить по лесам и прожить жизнь не хуже и не скучнее, чем другие. А если один из нас оборотень… Что ж, есть камера гибернации, по крайней мере, не придется брать грех на душу. — Тогда давайте вызывать на себя Косморазведку, — сказал Юра.

— Зачет, — напомнил Гриша.

— Черт с ним, с зачетом! — взорвался Юра Заяц.

— Есть еще один выход, — Гриша снова потер глаза.

— Какой это? — поинтересовался я.

— Клонирование.

— То есть?

— В семнадцати километрах отсюда находится особняк, оснащенный генетической лабораторией. Там есть несколько операционных, диагностическая аппаратура глубинного зондирования. Если мы там не сможем разрешить вопроса «кто есть кто», возьмем от каждого по культуре клеток, через месяц в инкубаторах вырастут пять…

— Инкубов, — с готовностью подсказал Валентин.

— Клонов, Валик. Клонов, которые будут нашими двойниками — ни физически, ни памятью они ничем не будут отличаться от нас, кроме одного, — мы на сто процентов будем уверены, что это люди. Клоны возвратятся на Базу, а мы останемся здесь.

— Ждать? — спросил я.

— Чего ждать? — не понял Гриша.

— Ну, наверное, рейдера Косморазведки, сказал я.

Гриша едва заметно качнул головой.

— Ты не понял. Никто никогда не узнает, что на самом деле случилось в этих болотах. Они возвратятся на Землю, — повторил Гриша, — и продолжат нашу жизнь, нашу карьеру, а мы останемся тут… навсегда.

— Но ведь это сродни самоубийству! — Я смотрел во все глаза на Гришу и не мог понять, говорит он серьезно или просто спятил, — Наша настоящая память, наши настоящие «я» останутся на этой планете!

— И возражать против этого плана может только… оборотень, — закончил Гриша.

— К-катастрофа, — сказал Юра.

Катастрофа? Как бы не так. Еще нет.

— Хорошо, — сказал я. — Я не буду тебе возражать. Я только напомню кое-что. Нас сбросили с «Марко Поло» без оружия, и я хочу объяснить почему.

— Это зачет, — повторил Гриша.

— Нет.

На лице Гриши появилось досадливое выражение. Валентин насторожился.

— Да, такого еще не было, Гриня: безупречная карьера ценой не только других, но и собственной жизни! — Я чувствовал, что меня понесло, но остановиться уже не мог. — Ничего не выйдет, Гриня.

— Выйдет.

— …Потому, что отчет твой или твоего клонированного двойника не выдержит никакой критики. Нас будут искать. Настоящих. Нас с самого начала знали, куда забрасывали! И чтобы паранойя с оборотнем не довела до перестрелки, пятерку оставили без оружия. Не было никакого «Крестоносца»! (В этом я, честно говоря, не был уверен, но на попятную идти было уже поздно.) Не перебивай меня. Я тебя выслушал. И вот, когда нас найдут настоящих, сцена будет хоть стой, хоть падай! Место своего двойника ты уже не займешь, и тебе придется стать даже не техником, а посмешищем.

— Ты закончил? — холодно осведомился Гриша. — А теперь послушай, что я тебе скажу…

Под утро Алексея, так и не пришедшего в сознание, мы перетащили в «Осу» и пристегнули в кресле штурмана. Место пилота занял Гриша.

Накрапывал мелкий дождь. В луче прожектора «Британика», поднятого в зенит, летела водяная пыль, осаждаясь на лобовом стекле вертолета. Юра, как самый маленький, втиснулся в пространство между спинками кресел и решетчатой переборкой моторного отсека. Я и Валентин стали на полозья справа и слева от кабины. Лететь предстояло не больше пяти минут.

— Готовы? — спросил Гриша.

И в этот момент Алексей вдруг застонал.

До этого он неподвижно лежал в кресле, как кукла, и вдруг по его лицу прошла судорога, дыхание участилось…

Я увидел, как вокруг его головы возник туманный ореол, от которого протянулась змеящаяся нить в сплошную черноту джунглей, нависших над «Британиком».

Гриша в пилотском кресле отшатнулся от Алексея. Юра что-то крикнул.

— Стой! Не стреляй! — закричал я Валентину, но он опередил меня. Трудно опередить человека с реакцией гремучей змеи. Длинная пулеметная очередь врезалась в темноту, и то место, где терялась вьющаяся над землей нить.

— Дурак, ты куда? Чуть под очередь не попал! — услышал я сзади.

Когда мы решили лететь к особняку, то согласились, что оружие останется у одного Валентина. Мы оставили лучеметы на нижней палубе «Британика» в арсенале, но кто может уследить за миниатюрными термитными бомбами размером не больше, чем сустав пальца?

Я поскользнулся на мокрых корнях, пробившихся сквозь трещину в бетоне, и вдруг в призрачном свете корабельного прожектора, направленного в зенит, увидел его: размытый в темноте силуэт, нечто вроде огромного скорпиона с поднятым раздвоенным хвостом, от которого змеился туманный шпур к вертолету. Я метнул бомбу и сразу же зажмурил глаза и упал.

Вспышка больно ударила сквозь сомкнутые веки. Сзади вразнобой закричало несколько голосов. Я открыл глаза и поднял голову.

Я метнул слишком сильно. Бомба перелетела через него. Позади подлесок был выдран с корнем. Над краем воронки из пережженных обрывков лиан шел пар. Туманный шнур, связывающий вертолет и чудовище, пропал, а сама тварь, оглушенная взрывом, корчилась на спине среди сорванных взрывом ветвей. Она была еще жива.

— Кретин, Васич! Надо же предупреждать!

Валентин, подбежав ко мне, нажал на гашетку и, не отпуская пальца со спускового крючка (пули отбрасывали тварь все ближе и ближе к краю воронки), продолжал идти вперед. Агонизирующее чудовище неожиданно окуталось бледным свечением, контуры которого за считанные секунды вдруг повторили силуэт Алексея, какого-то осьминога, Валентина, крабообразного гекатонхейра, и, наконец, глянуло на нас туманным оскалом какого-то уже совершенно невообразимого существа. Свечение начало меркнуть, суживаться, превратившись в тонкую нить, уходящую в ночной зенит и… исчезло.

И только тогда Валентин отпустил гашетку.

Декабрь 2190 года. Экипаж звездоскафа 0075 «Тритон».