Мотоциклист с сомнением оценил произошедшую в ней перемену, но, верный своему уже принятому мужскому решению, он отвернулся и направился к мотоциклу всё так же решительно.

2006 год, 12 августа, суббота, утро.

Солнце встало. Пахло мокрой травой. Алексей, завидев знакомую машину, открыл ворота.

– Доброе утро! Спят ещё?

– Доброе, да.

– Это я по холодку специально приехал, чтобы без пробок, – зачем-то уточнил Сергей Иванович.

– Проходите, – Алексей указал рукой на свою мастерскую.

Зайдя внутрь, Сергей Иванович остановился. Алексей пристально наблюдал за выражением его лица. Картина была почти готова, и ему было дорого мнение первого зрителя.

– А я вам шампанского привёз… – и Сергей Иванович замолчал, словно заметил что-то. Теперь они молчали.

– Кофе? – предложил Алексей, услышав шум на кухне.

– Можно.

Алексей вышел.

На картине была изображена Ольга, но Сергей Иванович ни разу не видел её до сих пор. Для него это была просто женщина в церкви, стоявшая спиной к наблюдателю. Длинная до колен белая юбка, чуть приоткрываюшая подколенные ямочки и подчёркивающая тёмную полоску тени между ягодицами. Стройные изящные ножки. На самом краешке плеч держалась кофта, приоткрывавшая их больше, чем полагалось в Храме. Зато глаз наблюдателя волей неволей упирался в грациозную линию шеи и плеч. На голову девушки был накинут платок из тех, которые носят на шее. Поэтому короткие, но всё-таки не поместившиеся под ним волосы торчали завлекающе из-под платка, демонстрируя интимную нежность затылка. Художник словно провоцировал зрителя любоваться девушкой, уводя его взгляд в сторону от строгости церковного убранства.

Сергей Иванович перевёл взгляд туда, куда смотрела девушка.

Это была икона Богоматери с младенцем Иисусом. Лик ребенка не был виден из-за бликов на стекле, прикрывавшем икону. Лицо девушки отражалось в этом стекле бесцветным, но выражение мольбы в глазах было отражено безупречно. Беспомощность, надежда, страх – всё, что могло привести современную цивилизацию в церковь.

Сергей Иванович всмотрелся сквозь стекло в лик Богоматери. Это лицо было полно красок и выражало радость матери, умиротворённой Тем, кого она держала на руках, и потому прощающей всех и вся. Потому?

Вдруг Сергей Иванович понял, что со стекла и из-под стекла на него смотрит одна и та же женщина.

– А имеет ли право художник объединять эти образы? – он обнаружил, что подумал вслух, и смущенно оглянулся.

Алексей зашёл на кухню.

Ольга, в коротенькой ночнушке, с голыми плечами, с явно закрытыми глазами, на ощупь управлялась с кофе-машиной. Крестик сбился на спину и смотрелся забавно между лопаток. Какое-то мгновение Алёша полюбовался ею, подошел, поцеловал под этим крестиком и сел на стул рядом.

– Сельдин приехал…. – она не ответила. – Шампанское привёз… Итальянское… Сходишь за клубничкой?

– Ага… Сейчас в себя чуть-чуть приду и присоединюсь к вам.

Алексей задрал подол ночнушки и поцеловал жену в загорелую полоску поясницы. От Ольги пахло кисленьким… «Вчерашний “динь-динь”», – подумал о себе Алексей с гордостью и тут же рассмеялся над самим собой. «Какой я всё-таки классный!» – передразнил он себя с иронией.

Ольга собрала миску клубники с грядки у дома и зашла в мастерскую, когда мужчины говорили о коммунизме.

– И давно вы увлекаетесь левыми идеями? – спрашивал Алексей.

– Да, с молодости, мил человек, – эта стариковская присказка позабавила Алексея и Ольгу, и они переглянулись. – Просто было обидно, что такую замечательную идею испортили исполнители.

– Вы про КПСС?

– Да, – Сергей Иванович помолчал, собираясь с мыслями. – Понимаешь, по Марксу, качество коммунизма – это количество свободного времени, которое человек может посвятить самому себе и своему развитию. Времени – свободного от необходимости горбатиться на своём рабочем месте. Ведь капитализм как система выжимает все соки из людей. Неважно, какое место они при этом занимают. Богатому человеку ещё и тяжелее, чем тому, кто на него работает. Попробуй, удержи в руках заработанный миллион! Уй-уй-уй! Трудно!

Его подвывание ещё сильнее рассмешило хозяев, но гость именно на это и рассчитывал. Оля вдруг подумала об Алексее с благодарностью: «А ведь мы свой персональный коммунизм построили. У нас не осталось несбывшихся желаний. Конечно, можно пожелать поменять меньшую квартиру на большую или старую машину на новую. Или повыбирать место следующего отпуска. Но всё это не обязательно. А по-хорошему – все цели достигнуты. И если мечтать о будущем, то для деток», – Ольга представила Диму во множественном числе.

– Но вы же человек действия? Вы ж не просто так эту теорию высказываете? – Алексей дразнил Сергея Ивановича.

– Конечно-конечно, – это была любимая присказка Ольги, которой Сергей Иванович успел заразиться от Алёши. Но звучала она в его исполнении не так задорно, как у неё. Ольга стояла и снисходительно разглядывала одинаковые плеши на головах спорщиков. «Вроде у Алёши её не должно быть видно, – думала она, и тут же догадалась. – Это он голову помыл моим шампунем для суперобъёма!»

– Все свои бизнесы я строю следующим образом: как только контора выходит на самоокупаемость, потогонный принцип «от зари до зари» отменяется.

Тут Оля стала прислушиваться.

– Я выбираю лучших специалистов в своём деле, устанавливаю им высокие зарплаты, привязываю бонусы к итоговой прибыли и – вперёд! Приходи на работу когда хочешь, уходи когда хочешь, отпусков сколько угодно и когда угодно, главное – дело свое делай! Поначалу такой подход непривычным людям кажется разлагающим, но поработав так у меня пару лет, они начинают ценить моё человеческое отношение к ним. Особенно молодые мамы после декрета, – Сельдин взглянул на Ольгу вопросительно.

Та тут же по-школьному потянула руку вверх и игриво запищала:

– Я! Я! Можно я!

– Собственно говоря, я потому и напросился в гости, – Сергей Иванович перешёл к делу. – Ты, Алексей, вроде свободен сейчас?

– Ну да, это у нас Ольга пробовала на работу выйти, но не смогла.

– В смысле? – спросил Сельдин.

– Пришла в один банчок, месяц поприсматривалась и сбежала. Банк – одни бабы. Мужик только один в руководстве – это предправления. Меня он ещё на собеседовании смутил, – Ольга забавно нахмурила носик. – У него маникюр был лучше, чем у меня!

И продолжила:

– Банк – дырка. ЦБ настолько завинтил гайки, пока я была в декрете, что теперь огромное количество персонала занимается исключительно перекладыванием бумажек: мониторинги, контролёры, аудиторы и т. п. Толком никто не работает. Тоска смертная. От бизнеса осталось только делопроизводство. В итоге акционеры интерес к банку утратили, вывели оттуда помойными кредитами весь капитал, и даже больше. И вот сидят сотрудники, эту дырку обслуживают. То одну схемку придумают, то другую. Чего там мне делать? Вот и ушла – даже в трудовую книжку запись сделать не успели. Это и к лучшему. А то, когда у них лицензию отзовут, как я объяснять буду, что я там делала?